Странным судьба иногда одаряет авансом - силой упрямства живого сменить фазу дня! (с) Jam
Название: Отцы и сыновья
Автор: Amarth
Бета: Morane, Ангулема, Хэлле, Aavelaulajatar
Размер: миди, 5 548 слов
Пейринг/Персонажи: Финдэкано/Майтимо; Феанаро, Нолофинвэ, упоминаются остальные феаноринги и нолфинги
Категория: слэш
Жанр: драма, ангст, романс
Рейтинг: R
Краткое содержание: Финдэкано взаимно любит Майтимо, но его тяготит, что необходимо скрывать чувства к кузену от собственного отца.
Примечание/Предупреждения: время основного действия - Долгий Мир; в тексте использованы имена нолдор на квенья.
читать дальшеФиндэкано Астальдо Нолофинвион, наследник Верховного Короля Нолдор и предводитель Хитлумских конных лучников, наблюдал весенний заход Анара, сидя на каменном подоконнике одного из верхних ярусов крепости Барад-Эйтель, и гнал от себя тяжелые мысли. Он сидел, обхватив себя за плечи, но причиной тому был вовсе не стылый вечерний ветер. Право, это для него, прошедшего лед Хэлкараксэ, даже и холодом не было. Дело обстояло много сложнее. Терзавший Финдэкано холод шел изнутри, разбуженный тоской и одиночеством.
С тех пор как Турукано вместе с Ириссэ покинули Хитлум, многое изменилось. В том числе и в отношениях Финдэкано с отцом. Разлука сказалась на Нолофинвэ даже внешне: он осунулся, черты лица заострились, меж бровей залегла скорбная морщинка, а серо-синие глаза словно пеплом присыпало. Его походка стала тяжелее, словно на плечи его лег тяжелый, непосильный груз. Сложно было даже представить истинную силу тоски и боли, грызших его душу. Прежде Финдэкано не мог даже представить, что всегда великодушный и понимающий отец сможет и его вогнать в нынешнее отчаяние. И чем же? Постоянными напоминаниями о том, что Дому нужен наследник, а Финдэкано — жена. Спорить с отцом об этом, пытаться что-то доказать было бесполезно. Тем более что истинную причину, почему он не желает жениться, открыть Финдэкано не мог. Он уже любил, любил всем сердцем, всей душой, и ему отвечали взаимностью, чувством, равным по силе и пылкости. Вот только от этой любви не стоило ждать наследников. И Финдэкано не мог представить, что будет, если отец узнает о том, что они с кузеном Майтимо давно едины душой и телом. Притом это был вовсе не страх, но нежелание наносить отцу такой удар, который — особенно после ухода младших детей — несомненно, его подкосит.
Финдэкано вполне отдавал себе отчет, что, спроси отец напрямую, любит ли сын кого-нибудь, он бы ответил предельно честно — и будь что будет. Но эти упреки в нежелании жениться и завести наследника бесконечно злили. И даже не столько из-за его сокровенной тайны, сколько из-за того, что отец будто готовил почву для своего ухода. Своей смерти, о которой его сын не желал ни слышать, ни знать. Именно эти намеки были как ножом по сердцу. И Финдэкано было странно, что отец этого не понимает. Он сам осознавал: подобное отдает эгоизмом, но поделать ничего не мог. Одна мысль о том, что придется занять место отца, была больнее самой глубокой раны. Лишившемуся брата, едва не потерявшему возлюбленного, Финдэкано от таких дум хотелось рвать и метать. Или волком выть на Итиль. Но сегодня Итиль еще не взошел.
Сейчас все эти тягостные мысли вертелись в голове после очередного нервного, муторного разговора с отцом.
— Сын мой, вокруг тебя множество нисси, что будут счастливы принять от тебя кольцо, — осторожно заметил Нолофинвэ.
— Но ни одна из них не воспламеняет мое сердце, — в очередной раз упрямо ответил Финдэкано.
— Сын, пойми, тебе предстоит занять моё место, стать Верховным Королем Нолдор. У тебя может не остаться времени найти возлюбленную по сердцу. Послушай, брак по согласию — тоже хороший вариант. Так поступили мои родители, твои дедушка с бабушкой. Разве это плохо?
«Если вспомнить обстоятельства принятия Статута, то не сказать, чтобы очень хорошо», — подумал Финдэкано, но вслух воскликнул:
— Отец, пойми, я не хочу ни женитьбы, ни короны! Особенно короны! Верховный Король — ты! Ты им и оставайся.
— Финьо, — вздохнул отец, — то, что ты говоришь, — ребячество. Рано или поздно тебе всё равно придется принять корону, и я хочу, что бы к этому моменту у тебя был наследник. У нашего Дома был наследник.
— Но ведь Турукано, и Ириссэ…
Нолофинвэ оборвал сына властным жестом:
— Ириссэ, выйдя замуж, уйдет в Дом своего мужа, а Турукано не возьмет другой жены. И ты знаешь это не хуже меня.
И это было правдой. Финдэкано вздохнул. Мысли о погибшем Аракано, о сестре и брате, решивших жить вдали от своих близких, причиняли боль.
— Я хочу увидеть своего внука, сын мой, — с усталой улыбкой проговорил Ноло.
Перед глазами Финдэкано встало прекрасное суровое родное лицо с серьезными серыми глазами, обрамленное волнами медно-рыжих волос… Пальцы сжались в кулак до побелевших костяшек. Ногти впились в ладонь.
— Женитьба не гарантирует скорого ребенка, отец. Посмотри на мою кузину Артанис: она уже давно замужем за родичем короля Тингола, но в Менегроте не слышно смеха её детей. — Злые слова словно сами собой сорвались с языка. Финьо осознал это в следующий миг после того, как они были произнесены. Тем не менее они были справедливы.
Лицо Нолофинвэ помрачнело, застыло. Он посмотрел сыну в глаза, пристально, не отрываясь. Что он хотел найти там? Отчаянную сыновнюю любовь, решительность и упрямство, тайну, хранимую в сердце? Но при этом даже не намекнул на открытие мыслей, за что Финьо был безмерно благодарен. Этот безмолвный обмен взглядами продолжался, как показалось, целую вечность, после чего Нолофинвэ поднялся и решительным шагом покинул покои сына.
Такие разговоры — с небольшими изменениями — стали повторяться слишком часто. После них Финдэкано чувствовал в душе холод и пустоту. Хотелось сбежать вниз, вскочить на своего коня и гнать, гнать его во всю прыть на восток — к Химрингу. Но пока это было невозможно: весенние дороги были еще непригодны для подобных путешествий. Оставалось только смотреть на заходящий Анар, подставляя лицо холодному горному ветру, и пытаться прогнать мучительную тоску, погружаясь в воспоминания. Представлять, какой будет их с Майтимо первая встреча в новом году, гадать, изменился ли кузен.
Мысли невольно соскользнули на далекие дни Амана, когда все начиналось, когда не было ни Анара, ни Итиля, когда меж их отцами еще не было раздора. Когда он и Майтимо впервые осознали свои чувства. Когда поняли, что это не простая жажда близости, родство, но нечто много большее, — и будь проклят тот, кто хотя бы заикнется об искажении.
***
С Майтимо они познакомились не то чтобы случайно: на очередном неформальном торжестве, устроенном Финвэ для укрепления внутрисемейных отношений. Финдэкано был тогда совсем еще мальчишкой — впрочем, и Майтимо не намного от него ушел. Вот только по причине природной обостренной ответственности он уже тогда считал своим долгом приглядывать за бойкими и непоседливыми младшими братьями. Однако, присмотревшись к нему, Финьо безошибочно распознал и задорные искорки в серых глазах, и тягу к приключениям, и что-то еще, уже тогда безмерно притягательное. Он подошел к нему, сказав, что узнал. Майтимо в ответ улыбнулся, и они о чем-то заговорили, забыв обо всех. Поразительно, но в тот вечер даже младшие отпрыски Пламенного ничего не натворили.
С тех пор старшие сыновья Феанаро и Нолофинвэ сдружились, и младший кузен очень много времени проводил в доме брата и друга. Феанаро даже время от времени подшучивал, что иной раз ему кажется, будто у него не семь сыновей, а восемь. Но против вроде бы ничего не имел.
Так шли, сменяя друг друга, годы Древ, внуки Финвэ росли, и вскоре двое старших поняли, что не могут друг без друга. Это получалось само собой, естественно, совершенно непроизвольно. Хотелось видеть друг друга, слышать, касаться, делиться мыслями. Оставаясь вдвоем, они часто снимали барьер, ограждающий мысли, и делились ощущениями, впечатлениями, тем, чему не находилось слов. Доверие их друг к другу было настолько полным, что если бы они задумались об этом, то, наверное, удивились бы тому, что их не пугает эта абсолютная близость и откровенность. Но они не задумывались, предпочитая наслаждаться обществом друг друга, еще не зная, что дни счастья и безмятежности блаженного Амана сочтены.
Однажды кузены отправились на несколько дней в горы, подальше от домашней суеты и шума Тириона. Хотели побыть вдвоем там, где бы им ничего не мешало. В том числе — разобраться с мыслями и чувствами. Майтимо хотелось поговорить об этом с другом и наконец понять, что с ними происходит. В последнее время он часто ловил себя на совершенно неожиданных желаниях, непривычном волнении. Это тревожило. Ему хотелось знать, не сталкивался ли с подобным Финьо, обсудить с кузеном, что в этой ситуации делать, как её понять.
Они забрались довольно далеко; подъемы и спуски, которые вставали у них на пути, были довольно непростыми, а потоки, что приходилось форсировать – коварными и буйными, так что на ходу вдумчивого и серьезного разговора не получилось бы.
— Хм… Глубокая река, — заметил Финдэкано, подходя к очередной водной преграде, которую им с Майтимо предстояло преодолеть. Он спустил в волны тяжелый камешек на веревке, приспособленный для измерения подобных глубин. Вытащил, оценил, покачал головой. Они поставили себе целью дойти до горы, о которой рассказывал Атаринкэ. Сам он нашел там друзы редких кристаллов, но Нэльо и Финьо заинтересовал вид, описанный Искусником. По его словам, с вершины этой горы открывалась чудесная панорама, захватывавшая и Тирион, и Альквалондэ и Ойолоссэ. — Мне по шею будет. И широкая. Надо перекинуть веревку на тот берег, чтобы нас не унесло.
— Надо же? Безбашенный Отважный проявляет осторожность? — шутливо заметил Майтимо. В ответ Финдэкано только фыркнул, проверил крепление крюка на веревке, раскрутил, замахнулся, забросил.
Крюк с первого же раза зацепился за кажущийся надежным выступ. Финдэкано подергал как следует, остался довольным и закрепил конец хитрым узлом на том берегу, где стояли они с Майтимо. Узел этот он любил тем, что потянешь его особым образом, и распустится, словно и завязан не был. А если как иначе тянуть, то останется надежным, что и не догадаешься. Убедившись, что всё держится крепко, Финдэкано начал раздеваться.
— Ты ведь захватил достаточно дров? — спросил он у кузена. — Когда мы отсюда вылезем, нам потребуется хороший костер.
— Неужели, о мой любезный брат, ты думаешь, что сын Пламенного Духа может упустить из вида такую необходимую вещь, как костер, — в тон другу отвечал Майтимо.
— Смотри, если костер не разгорится, сам будешь меня согревать! — шутливо отозвался Финдэкано, упаковывая одежду и снаряжение в пропитанный специальным раствором непромокаемый мешок. Поднял его на плечо, он шагнул в воду, поморщился от холода, но не отступил и, придерживаясь за натянутую поперек бурного потока веревку, пошел вперед. Не торопясь, осторожно, тщательно выбирая, куда поставить ногу при следующем шаге. Волны накатывали, набрасывались на того, кто дерзнул бросить им вызов, но каждый новый удар, желавший смыть его к раугам, Финдэкано встречал с задорной улыбкой на губах и продолжал идти к другому берегу.
Его слова на миг смутили Майтимо, но дальнейшие действия и сосредоточенность кузена на переправе позволили ему не искать подходящий ответ. Вместо этого он невольно залюбовался движениями брата, осторожными, но при том полными силы и ловкости. От всей фигуры Финьо исходило ощущение вызывающей уверенности: от изгиба рельефной спины, разворота широких плеч, вздернутого упрямого подбородка. И Майтимо не мог не признаться себе, что, глядя на кузена, он испытывал какое-то особенное внутреннее волнение. Заражался от него взбалмошностью и дерзостью, кровь быстрее бежала по венам, сердце стучало громче. А еще невыразимо хотелось коснуться гладкой белой кожи, чтобы ощутить твердость перекатывающихся под ней мышц. Это желание оказалось внезапным, необъяснимым и настолько сильным, что пугало.
Тем временем вода, сначала достигавшая колен Финдэкано, поднялась ему до бедер, затем до пояса и наконец до груди, когда он оказался на середине потока. Бурные волны продолжали накатываться на него в отчаянном желании сбить незваного гостя, иной раз они даже накрывали его с головой, но тот только отфыркивался, когда волна отступала, грациозным движением головы отбрасывал с лица мокрые волосы и продолжал путь.
Берег приближался. Воды стало снова по пояс, казалось бы, шаг-другой — и вот она, маленькая победа над бурной стихией. Но тут коварный гладкий камешек вывернулся у него из-под ноги. Финдэкано на миг потерял равновесие, ухнул вниз, и от участи быть утащенным стремительным потоком в неведомые дали его спасла только крепко натянутая веревка, которую он так и не отпустил. Майтимо бросился было вперед, в воду прямо в сапогах…
— Держись!
— Держусь! — ответил тот, поднимаясь, отплевываясь, отфыркиваясь и пристраивая обратно на плечо едва не упущенный мешок.
Выровнялся и без приключений завершил переход. Теперь была очередь Майтимо.
Он проделал все то же, что ранее — его кузен. Вот только сапоги оказались изрядно подмоченными. На привале придется сушить. Финьо не стал рисковать сухостью собственных сапог и не спешил одеваться — на случай, если придется снова лезть в воду. Заодно и обсохнет тут, на ветерке. Хотя, признаться, после ледяной воды было холодновато.
Майтимо шел медленно и осторожно, благодаря росту он не нырял в воду так глубоко, как кузен, но пару раз беснующиеся волны чуть не сбили его с ног. Вот он оказался на расстоянии броска, перекинул Финдэкано мешок, тот ловко его поймал и пристроил рядом со своим. Из горловины живописно высовывался кончик промокшего сапога, что намекало на то, что и прочая его одежда успела познакомиться с водой. Финдэкано со смешком покачал мокрой головой, подал брату руку и помог выбраться на берег. Рывок, прыжок — и вот они уже стояли в объятиях друг друга. Руки отчего-то не желали расцепляться. Несмотря на купание в ледяной воде и стылый ветер, обоим в один миг стало жарко. Синие глаза встретились с серыми, потемневшими сейчас до такой степени, что спустя годы их сравнили бы с грозовым небом. Губы Финдэкано дрогнули, он хотел что-то спросить или сказать, как всегда бывало в непонятные для него моменты. Сейчас ему было, безусловно, хорошо. Но в то же время странно, непривычно.
Майтимо, знавший об этой его привычке, не стал ждать вопроса, на который пришлось бы отвечать прямо сейчас, и накрыл его губы поцелуем. Вернее, это вышло само собой. Тем более, эти губы были рядом — приоткрытые, манящие.
Финдэкано, как ни странно, почти не удивился такому развитию того необычного чувства, что возникло между ними миг назад. Ему стало любопытно, и он сначала безропотно позволил Майтимо делать все, что тот хотел, потом подался навстречу, отвечая на поцелуй и в свою очередь изучая рот кузена, пробуя его на вкус. Сильные, длинные пальцы поползли вверх по широкой спине, прошлись по мокрым рыжим волосам, обхватили затылок, привлекая ближе к себе.
Осмелев от столь бурной реакции брата, Майтимо пустил в ход язык. Зрачки Финьо на миг расширились в удивлении, но он поддержал и эту игру и, распробовав, нашел её весьма интересной и приятной.
А в следующий миг они резко отпрянули друг от друга, в одно мгновение поняв, что же такое творят.
— Рауко, а мне понравилось, — произнес, разряжая обстановку, Финдэкано, переводя дыхание и лукаво глядя на брата.
— Мне… тоже, — сбивчиво ответил Майтимо, — но…
— Не сейчас, — перебил Финдэкано, — одевайся, и пойдем искать место для привала. Атаринкэ не рассказывал тебе ни о чем подобном?
И он склонился над собственным мешком, подавая пример.
— А вот рассказывал, — припомнил Майтимо, с неудовольствием натягивая влажную одежду. — Если я правильно представляю, где мы находимся, то надо пройти во-он туда, — он указал направление, — и там будет очень уютная лощинка с источником. Туда и ветер не задувает, и наш шатер развернуть можно.
— Хорошо, тогда идем, — Финдэкано уже закончил сборы, взвалил мешок на спину, отвязал веревку, по которой они перебирались, смотал и пристегнул к ремню. Без веревки на поясе он не ходил почти никуда, кроме разве что официальных приемов. И, как ни странно, эта привычка частенько выручала и его самого, и его друзей, и братьев с сестрой от неприятностей.
Собравшись, они, почти не плутая, выбрались на искомую тропу и быстро обнаружили нужную лощинку. Она действительно была прикрыта от ветра скальной стеной, образуя уютный, укромный и достаточно просторный уголок, скрытый от посторонних глаз. Хотя кому постороннему здесь ходить? Чай, не главная площадь Тириона! Разве что какой рудознатец заблудится. Всю дорогу у Майтимо в сапоге хлюпала вода, но он почти не обращал на это внимания. Оказавшись на месте, они споро разбили лагерь, раскинули небольшой — на двоих — походный шатер. Майтимо, как и обещал, развел костер, и вскоре вокруг стало тепло и уютно. А еще чуть позже и вовсе напомнило родной дом, когда по всем выступающим поверхностям оказалась разложена его промокшая одежда. А на самом почетном месте, поближе к костру, торжественно возлежали сапоги, задрав к небу изрядно подмоченные мысы.
Дела были закончены, тишину тревожил только треск костра. Братья, сидевшие рядом, встретились взглядами.
Теперь сказать что-то попытался Майтимо, но Финдэкано накрыл его губы двумя пальцами.
— Не говори ничего. Я тоже это чувствую. — Его лицо было непривычно серьезным.
Майтимо порывисто схватил его руку и прижал к сердцу. Если прежде слова не желали идти с языка, то теперь их было так много, что он не знал, какие выбрать. Какие будут правильными, уместными? Не знал, а потому молчал. А Финдэкано просто обнял его — вместо многих-многих слов. Так они сидели какое-то время. Миновал Час Смешения, на небосклоне настал черед серебряного царства. До носов замерших в объятиях друг друга братьев донесся характерный запах…
— Сапоги! — воскликнул Финдэкано, вскакивая и поспешно спасая братову обувку, без которой выбираться потом отсюда было бы не слишком удобно. Помахивая еще дымящимися сапогами, он посмотрел на небо, прикинул, сколько времени прошло, присвистнул и сказал:
— Пошли-ка в шатер. Зря я его ставил, что ли?
— Мне нравится к тебе прикасаться, — сказал Майтимо несколько позже, проводя рукой по гладкой коже брата. Тот, слегка потупившись, улыбнулся в ответ.
— Это всегда было… Просто не совсем так,— произнес он, закусив припухшую нижнюю губу. — Вернее, мы тогда не знали, что это может быть еще и так.
— И что теперь?
— Не знаю, — Финдэкано пожал плечами. — Но мне нравится это новое чувство, что мы открыли в себе.
— Искажение?
— А тебе не плевать? — он снова улыбнулся, открыто, привычно дерзко, запустил пальцы в высохшие волосы Майтимо, притянул к себе его голову и крепко поцеловал в губы. Тела их тут же откликнулись новым, едва опознанным огнем, ни один и не помышлял о том, что бы остановиться.
— Плевать! — хрипло произнес Майтимо, отвечая на горячие поцелуи и наслаждаясь близостью своего возлюбленного.
Да, именно возлюбленного. Это слово пришло само, без поисков и раздумий, но оказалось единственно правильным. Майтимо любил Финдэкано, любил нежно и страстно, как брата, как друга, как того, с кем хочется быть единым душой и телом. И если души их познали единение уже давно, то теперь перед ними открывался совершенно новый мир — мир страсти и радости, что дарует единение тел. Они изучали друг друга на ощупь, прикрывая глаза, чтобы в полной мере познать тепло и гладкость кожи, прохладу волос, жар возбужденной плоти.
— Дорвались, — посмеивался Финдэкано, проводя языком по уху брата от заостренного кончика до мочки, вбирая её в рот, слегка прикусывая.
Эти непривычные прикосновения будили в Майтимо неведомые прежде чувства. По телу от самых ушей до кончиков пальцев растекалась блаженная истома, пробегала легкая дрожь, было одновременно щекотно, но при этом разные уголки его тела будто откликались на прикосновения губ, зубов и языка Финдэкано, словно тоже требовали подобного внимания. Хотелось выгибаться, подставляясь этим губам, и Майтимо закусывал собственные. Обвивал руками гибкий торс брата, тянул, укладывая на себя, и наслаждался этой теплой тяжестью, ощущением бешеного биения сердца рядом со своим, перекатывания упругих твердых мышц при каждом движении. Кожа к коже, плоть к плоти, жар к жару. Феаноринг запустил пальцы в волосы возлюбленного, путаясь в гибких косах и свободных прядях, пылко поцеловал в губы, словно хотел испить до дна, до последнего вздоха. Финьо отвечал с тем же пылом, сплетал свой язык с языком Майтимо, прикусывал его обветренные на ветру, а теперь и припухшие губы. Разорвав поцелуй, они, наконец, перевели дух. Их взгляды вновь встретились: лукавый и обещающий у Финдэкано (хотя вряд ли он знал что-то, чего не знал кузен) и нежный, слегка ошалелый у Майтимо.
— Готов броситься в омут головой? – поддразнил его Майтимо.
— Ради тебя – хоть за грань мира, – неожиданно серьезно ответил тот, наклонился, коснулся губами губ возлюбленного, словно подкрепляя свои слова незримой огненной печатью. На несколько мгновений они словно оказались вне времени и пространства, вокруг них не существовало ничего, забылись даже дерзкие ласки, которым они предавались только что. Это был миг ошеломляющей близости, отчаянного доверия, полной откровенности.
Оно длилось недолго — возможно, всего-то долю секунды, но обоим в этот миг стало ясно, что они — одно целое, одна душа на двоих, и это судьба, от которой никуда не денешься, даже если бы вдруг захотелось.
Майтимо и Финдэкано вытянулись на расстеленных плащах, сплетаясь телами, и им было так хорошо в эти мгновения, что нельзя было передать словами. Слегка оглушенные только что открывшимся им пониманием, они некоторое время просто лежали, прижавшись друг к другу. Но плоть требовала внимания к себе. И если душевные дилеммы (если таковые у них в эти мгновения были) разрешились, то чтобы дать освобождению телу — придется поработать руками и не только. В отсутствие знаний теоретических они полагались на чутье, интуицию, доверие: эти советчики никогда не ошибались.
Язык Финдэкано ласкал напряженный сосок Майтимо, чьи руки путешествовали по спине любовника, по пояснице, ниже, сжали ягодицы, притягивая его ближе, заставляя выпустить сосок и выгнуть спину. Грудь скользнула по груди, а Финьо впился страстным поцелуем Майтимо в изгиб шеи. Тут была теплая впадинка и особенно нежная кожа. Поцелуй оставлял на ней синяки, что будут говорить только об одном: «Никому не отдам».
Майтимо рывком сел, приподнял брата за бедра и плавно насадил на себя. От неожиданного ощущения Финьо ахнул, резко втянув воздух: спина выгнулась, голова запрокинулась, рот открылся, затрепетали ресницы. Он крепко, до синяков под пальцами, сжал Майтимо за плечи, а тот впился губами в его шею, практически возвращая недавний собственнический поцелуй.
Финдэкано чувствовал огонь внутри себя. Вначале это было чуждо, неожиданно, резко болезненно, но совсем скоро тело приняло чужую плоть, ощутило себя пустым, незавершенным, пожелало большего… Он закусил губу и сам сделал движение вниз, навстречу. Тело принимало чужой огонь полностью, до самого конца… Но тут Майтимо потянул брата наверх, потом вновь опустил, подаваясь бедрами навстречу. Ритм сложился мгновенно, и вот уже они двигались навстречу друг другу, тяжело дыша, прижимаясь грудью к груди, цепляясь друг за друга, целуя и кусая куда придется, пока не замерли, одновременно достигнув разрядки. Единение захватывало их, мысли были открыты, каждый из них чувствовал другого, что многократно усиливало все ощущения. Майтимо не только был внутри Финдэкано, но и одновременно был им, принимая в себя раскаленную плоть. А Финдэкано
при этом чувствовал, как его сжимают тугие мышцы, словно хотят оставить в себе.
Казалось, это единение сразу и отняло силы, и влило в вены какую-то неведомую прежде эссенцию счастья. Любовникам не хотелось ни о чем думать, и они расслабленно вытянулись на плащах, сплетаясь телами и предавшись блаженной дреме.
***
— Иногда я думаю, — задумчиво сказал Майтимо кузену, когда они сидели в его мастерской уже в Форменосе, — что будет, если кто-то из моей родни догадается о нас.
— Знаешь, — Фидекано поднял глаза от книги, которую пытался читать, пока брат заканчивал свой чертеж, — иногда мне кажется, что им всё известно. По крайней мере, Кано, Атаринкэ и, возможно, Турко…
— Почему ты так считаешь? — Майтимо отвернулся от чертежа и пристально вгляделся в лицо кузена.
— Смотрят по-другому и как будто приветливей стали. Если и не знают, то подозревают что-то, догадываются. В конце концов, то, что я вообще так часто здесь бываю, если учесть разлад между нашими отцами, по меньшей мере странно!
— Отец в разладе с Нолофинвэ, — с тяжелым вздохом произнес Майтимо,— он не переносит свой гнев на тебя, да и давно привык к тебе, как к своему восьмому сыну.
Финдэкано на такие слова фыркнул. Но он и в самом деле подозревал, что некоторые из братьев его возлюбленного о чем-то догадываются. В конце концов, близким людям не почувствовать произошедшие в них двоих перемены было сложно.
Например, Ириссэ ему как-то сказала, что он «сияет», Турондо спросил, не нашел ли старший брат себе невесту. И это в их семье, где все достаточно независимы и подчеркнуто самостоятельны! Что же касается Нэльо — близость и единство феанорингов давно стали притчей во языцех, и если сам старший сын Финвэ был ныне всецело поглощен своими творческими заботами и раздорами, то у его детей глаза и прочие чувства оставались на месте.
***
Лаурелин заливал теплым светом покои Майтимо. Сплетаясь в объятиях, кожа к коже, волос к волосу, золотистое и белое, рыжее и черное, прикрытые лишь уголком сползшего одеяла, кузены тихо разговаривали о планах на предстоящий день, как вдруг в дверь что-то громко бухнуло… Это так постучали?
На пороге появился растрепанный и явно встревоженный Феанаро.
— Нэльяфинвэ, — громко обратился он к старшему сыну, но осекся, увидев племянника в его постели.— Оба, одевайтесь и спускайтесь вниз. Тэльво куда-то запропастился, я не могу дозваться его с серебряного часа.
Сказав это, Пламенный удалился, плотно закрыв за собой дверь.
— Он ведь все понял? — пораженно спросил Финдэкано, весьма удивленный, что его не испепелили на месте.
— Не мог не понять, — отозвался Майтимо, вставая, — но нужно найти Телуфинвэ.
Как впоследствии выяснилось, ничего страшного не случилось. Младший из близнецов просто хлебнул нагнанного Атаринкэ экстракта, который был, в общем-то, не предназначен для принятия внутрь. Сам Искусный им, бывало, изредка баловался, но сугубо в целях стимуляции вдохновения, когда какая-нибудь деталь ни в какую не ловилась, и нужно было подстегнуть процесс. А вот неподготовленный разум Тэльво такой стимуляции не выдержал и уплыл в глубокие грезы, за наслаждением коими его и нашли Майтимо, Финьо и Тьелко в одной из дальних плавилен, которая сейчас, по счастью, пустовала. Близнеца оттуда вытащили, вернули домой и привели в чувство. Феанаро отвел Атаринкэ в сторону и сказал ему много теплых слов на тему сохранности от детей некоторых технических жидкостей. Искусник слушал, кивал и в конце беседы заверил, что более такого не допустит.
А Майтимо и Финдэкано вновь задумались об утреннем происшествии.
Закончив беседу с Искусником и выпив большую чашку квениласа для вящего успокоения, Феанаро наконец обратил внимание на старшего сына и племянника. Вздохнул, поднялся, подошел к ним. Покачал головой, глядя на решительно вскинутые подбородки и горящие глаза.
— Пойдемте-ка со мной, кажется, нам надо поговорить, — произнес он и направился в сторону своего кабинета. От коридора его отделяла толстая дверь, исключавшая любую возможность подслушивания — теоретически, если бы об этом кто-то задумался. Феанаро же просто нравилась резьба на двери, которую несколько лет назад нанес Тьелкормо. Пропустив молодежь, Феанаро запер дверь, кивнул сыну с племянником на кресла, сам сел за стол и сплел пальцы домиком.
— И давно это у вас? — спросил он после недолгого молчания.
— С тех пор, когда ты еще не создал Сильмариллы.
— Ясно… — Феанаро вздохнул. — Значит, все серьёзно. Сами, смею надеяться, уже всё обдумали? Последствия осознали? И что детей вам не видать собственных. И что искажением заклеймят, если вдруг выплывет. Что вам таиться многие годы…
Влюбленные мрачно закивали.
— Ладно, уж у кого-кого, а у вас, мне казалось, головы на плечах были. И что делать намерены?
— Мы любим друг дуга! — решительно ответил Финдэкано, прямо встречая взгляд Пламенного. И, к своему удивлению, понял, что в этом взгляде не было ни осуждения, ни обвинения. Только усталость, внимание и что-то еще.
— Любите… А ты что скажешь? — Феанаро обернулся к сыну.
— Любим.
— Ну, любите, раз уж накрыло так. Но только смотрите, чтоб младшие не прознали, — взгляд Пламенного посуровел.
— Отец… — тихо сказал Майтимо, — кажется, минимум трое уже догадываются о чем-то. Чувствуют.
Феанаро покачал головой.
— Чувствуют… И что делают?
— Молчат. Пока…
— И молчать будут. А что почуяли, так они твои братья, и я бы удивился, если бы они не поняли. Вам-то все ясно?
Они кивнули.
— Тогда ступайте. У меня еще дел невпроворот.
***
Вот так оно и было. Много-много лет назад, еще в Амане. Суровый Феанаро, вызывающий у многих трепет и страх, принял их с Майтимо чувства без обвинений и упреков. И хоть не испытывал радости от выбора, сделанного наследником, не пытался и женить его, если по любви не выходило, то хоть по согласию. Иногда Финдэкано отчаянно хотелось рассказать отцу всё, вот только… вновь и вновь останавливало нежелание причинять такую боль, лишить мечты о внуке, продолжении рода.
Меж тем огненная ладья Ариэн скрылась за пиками гор, ветер усилился, и стало ощутимо холоднее. Финдэкано спрыгнул с подоконника и закрыл ставни. Накинул на плечи плащ, подбитый белоснежным мехом лисицы, подстреленных еще на границах Хэлкараксэ, и стал спускаться во двор. Его встретили густые темные сумерки, по небу ползли пухлые, темные тучи, обещавшие один из последних снегопадов в этом году. Желая просто пройтись, разогнать кровь и попробовать отвлечься от тяжелых мыслей, Финдэкано не стал брать коня, а пешком налегке вышел за ворота крепости. После Дагор Аглареб стоял мир, но дозор на воротах бдел без поблажек и послаблений. Закутанные в гербовые плащи элдар отсалютовали наследнику своего короля, предложили позвать воинов в эскорт, но Финдэкано отказался, отговорившись, что хочет побродить и подумать в одиночестве.
Прогулка успокаивала, морозный воздух бодрил, тягостные думы понемногу развеивались. А в какой-то миг, отойдя довольно далеко от крепости и забравшись в низину, поросшую высокими соснами, где, недоступный солнцу, еще не стаял снег, Финьо увидел до боли знакомую высокую фигуру, что стояла, привалившись левым плечом к стволу дерева. Правда, подробности не позволяла разглядеть тень.
— У меня видения,— тихо прошептал тот себе под нос и тряхнул головой, — постоянно о нем думаю, вот и явился на границе ночи и дня!
Но навстречу пошел. Не мог не пойти. К тому же никакой тревоги или угрозы он сейчас не чувствовал — если, конечно, не считать почти оставивших его сейчас душевных терзаний.
Меж тем пошел снег. Пушистые снежинки замысловато кружились в воздухе, в этот сумеречный час особенно яркие. Последние в этом году?
Фигура не двигалась, ждала. С каждым шагом её очертания становились всё четче. Скрещенные на груди руки, правой — искусственной — кистью вниз, рассыпанные по широким плечам волны густых длинных волос, широкий плащ с пушистым воротом. Под Анаром этот плащ ярко-алый, и на снегу кажется потеком крови.
— Что-то, я смотрю, ты не спешишь встретить гостя, по которому не так давно обещал скучать, — донесся до Финдэкано самый дорогой в мире голос: одновременно низкий и чистый, очень мелодичный. Взгляд, пол-шага, порыв… И оба сорвались с места навстречу, а встретившись, наконец сжали друг друга в крепчайших объятиях.
— Майтимо! Эру! Как же я скучал! Как ты сюда попал, ведь дороги еще непроходимы!? — засыпал Финьо брата вопросами. И всё никак не мог насладиться его близостью. Вдыхал его запах, прижимался щекой к щеке, к распущенным волосам, в которых запутались снежинки. Целовал… Майтимо отвечал тем же, умудряясь при том еще и разговаривать
— А как я скучал по тебе! Эх, дороги почти непроходимы. Но Тьелко и Курво выбрались на охоту, добычу увело сильно на запад, и они обнаружили вполне приемлемую тропу. И сразу рассказали мне, ведь с намеком, паршивцы эдакие. Мы тогда вместе выбрались… Ну я и рванул сразу.
— Без эскорта? — удивился, почти возмутился Финдэкано.
— Нет, конечно, — хмыкнул феаноринг. — Но Атаринкэ позаботился, чтобы он отстал.
— Эх, этот твой брат, несомненно, та еще зараза, — покачал головой Финдэкано, — но на него можно положиться… по крайней мере в столь деликатных делах.
— Так, я не понял, — ухмыльнулся Майтимо. — Я сюда несся сломя голову по козьим тропкам, чтобы обсуждать с тобой характер моего вредного братца?
— Для разнообразия можно было начать и с этого, — со смешком ответил Финдэкано, отметив про себя козьи тропки, и подумал, не устроить ли брату нагоняй за такой риск, которому тот себя подвергал… Но лишь глянул в родные серые глаза — и впился в губы Майтимо долгим, нежным, глубоким поцелуем.
А дальше все произошло само собой, стремительно и естественно. Алый и синий плащ вперемешку на снегу. Истосковавшиеся друг по другу горячие тела. Любовники даже не разделись полностью, лишь сбросили то, что мешало им соединиться здесь же. Майтимо даже не отстегнул свою мифриловую кисть, как делал почти всегда, когда они занимались любовью.
Взошел Итиль, и Финдэкано восхитился россыпи рыжих волос на белом снегу, освещенных мерцающим лунным светом. А серые глаза Майтимо в этом серебре казались волшебными. Они любили друг друга с изголодавшимся ожесточением. Финдэкано входил в тело брата быстро, резко, глубоко. Тот подавался ему навстречу, льнул всем телом, словно стараясь раствориться в любовнике даже через оставшуюся одежду, крепко обнимал ногами и кусал губы, сдерживая голос. Но на пике оба не сдержались и сплели восторженный стон в единую ноту.
Громкий треск ветки под чьей-то ногой заставил обоих вздрогнуть, вскочить, настороженно оглядываясь потянуться за оружием… В какой-то момент в голове у Финдэкано пронеслась мысль: «Лучше бы это были орки». С тропы на любовников смотрел Нолофинвэ. В его глазах горели ужас и обвинение. Финдэкано не знал, что ответить на этот еще не высказанный упрек и потому просто поднялся и запахнулся в плащ, скрывая от глаз отца еще и раскрытую одежду. Отчего-то он не мог стоять перед отцом в этот момент иначе, чем выпрямившись во весь рост и высоко подняв голову. Спиной он почти чувствовал, что Майтимо тоже поднялся. Скрип снега, шорох плаща.
— Приветствую тебя, Верховный Король Нолдор, — первым нарушил молчание Майтимо, как если бы сейчас уже наносил визит в крепость. Похоже, у Нолофинвэ сейчас не было слов. Он скорбно покачал головой и наконец выдавил:
— Как... как вы могли?...
— Что могли? Полюбить, мой король? — почти с вызовом в голосе спросил Майтимо. А у Финьо от боли разрывалось сердце. Невольно вспомнилось, как их застукал Феанаро, разговор, что был после, и предупреждения…
Эру, за что? За что сейчас? Впрочем, ведь спрашивать так — глупо. Отец всё собственными глазами увидел. Кстати, много ли он… Долго он там стоял? Ах, да без разницы…
— Полюбить?! Ты смеешь называть это искажение любовью?! — Нахмуренные брови, горящие глаза. А голос холодный, как лёд, срывающийся.
— Было ли искажение под Древами Амана, прежде, чем с Черного Врага пали цепи? — покачал головой Финьо.
Похоже, Нолофинвэ не верил, но и сын и племянник смотрели на него прямо. Они не лгали.
— Искажение было еще в музыке, которую переврал Моргот! — отчеканил Нолофинвэ. — Никто не совершенен, все делают ошибки, это так, но вы… Вы превзошли многих, отринув саму природу элдар.
— Чего стоят тела, когда выбор сделали души? — отозвался Майтимо.
Их взгляды пересеклись. Нолофинвэ был разъярен, ошеломлен, растерян. Феаноринг же — уверен в своей правоте.
— Души, говоришь? Да о каких душах может идти речь, когда ты и мой сын совокупляетесь в лесу, словно дикие звери?! — глаза Короля метали молнии. — Да если бы твой отец дожил до этого дня….
— Он знал! — резко перебил его Майтимо, сжимая кулаки. На его скулах выступил румянец гнева. — Он все о нас знал.
— Как? — опешил Нолофинвэ. — И Феанаро позволил…
— Он ни разу не упрекнул, и не осудил нас, — вмешался Финдэкано. Он старался не дать воли своему гневу. Не обжечь отца еще и им, потому что будто чувствовал, как в голове короля все события начинают меняться, поворачиваться иной стороной, представать в другом свете. Вот оно, настоящее искажение. Нельзя, никак нельзя его допустить. Финдэкано сделал шаг вперед, встал перед отцом, посмотрел ему прямо в глаза, нащупал ту мысленную нить, что всегда связывала их, и, вдохнув, будто ныряя с высоты на незнакомую глубину, открыл перед ним разум.
От напора терзавших сына чувств Нолофинвэ покачнулся. На его лице проступила растерянность, чуть смягчив ожесточенные гневом черты. Он качал головой, не разрывая связи, не сводя немигающего взгляда с сына; губы подрагивали, будто пытаясь сложить слова. Этот порыв словно выжал из Финдэкано все силы. Когда осанвэ наконец прервалось, он непременно рухнул бы в снег, не поддержи его Майтимо. А растерянного, ошеломленного, шокированного Нолофинвэ поддержать сейчас было некому.
Финдэкано чувствовал, что говорить с отцом ему еще придется, но не сейчас. Тот резко развернулся, хлестнув плащом по воздуху, и ушел прочь. Несомненно, он понял всё, что сын открыл ему — но вот сможет ли принять? От того, чтобы не завыть на Итиль, Финдэкано удержали только объятия любимого.
Автор: Amarth
Бета: Morane, Ангулема, Хэлле, Aavelaulajatar
Размер: миди, 5 548 слов
Пейринг/Персонажи: Финдэкано/Майтимо; Феанаро, Нолофинвэ, упоминаются остальные феаноринги и нолфинги
Категория: слэш
Жанр: драма, ангст, романс
Рейтинг: R
Краткое содержание: Финдэкано взаимно любит Майтимо, но его тяготит, что необходимо скрывать чувства к кузену от собственного отца.
Примечание/Предупреждения: время основного действия - Долгий Мир; в тексте использованы имена нолдор на квенья.
читать дальшеФиндэкано Астальдо Нолофинвион, наследник Верховного Короля Нолдор и предводитель Хитлумских конных лучников, наблюдал весенний заход Анара, сидя на каменном подоконнике одного из верхних ярусов крепости Барад-Эйтель, и гнал от себя тяжелые мысли. Он сидел, обхватив себя за плечи, но причиной тому был вовсе не стылый вечерний ветер. Право, это для него, прошедшего лед Хэлкараксэ, даже и холодом не было. Дело обстояло много сложнее. Терзавший Финдэкано холод шел изнутри, разбуженный тоской и одиночеством.
С тех пор как Турукано вместе с Ириссэ покинули Хитлум, многое изменилось. В том числе и в отношениях Финдэкано с отцом. Разлука сказалась на Нолофинвэ даже внешне: он осунулся, черты лица заострились, меж бровей залегла скорбная морщинка, а серо-синие глаза словно пеплом присыпало. Его походка стала тяжелее, словно на плечи его лег тяжелый, непосильный груз. Сложно было даже представить истинную силу тоски и боли, грызших его душу. Прежде Финдэкано не мог даже представить, что всегда великодушный и понимающий отец сможет и его вогнать в нынешнее отчаяние. И чем же? Постоянными напоминаниями о том, что Дому нужен наследник, а Финдэкано — жена. Спорить с отцом об этом, пытаться что-то доказать было бесполезно. Тем более что истинную причину, почему он не желает жениться, открыть Финдэкано не мог. Он уже любил, любил всем сердцем, всей душой, и ему отвечали взаимностью, чувством, равным по силе и пылкости. Вот только от этой любви не стоило ждать наследников. И Финдэкано не мог представить, что будет, если отец узнает о том, что они с кузеном Майтимо давно едины душой и телом. Притом это был вовсе не страх, но нежелание наносить отцу такой удар, который — особенно после ухода младших детей — несомненно, его подкосит.
Финдэкано вполне отдавал себе отчет, что, спроси отец напрямую, любит ли сын кого-нибудь, он бы ответил предельно честно — и будь что будет. Но эти упреки в нежелании жениться и завести наследника бесконечно злили. И даже не столько из-за его сокровенной тайны, сколько из-за того, что отец будто готовил почву для своего ухода. Своей смерти, о которой его сын не желал ни слышать, ни знать. Именно эти намеки были как ножом по сердцу. И Финдэкано было странно, что отец этого не понимает. Он сам осознавал: подобное отдает эгоизмом, но поделать ничего не мог. Одна мысль о том, что придется занять место отца, была больнее самой глубокой раны. Лишившемуся брата, едва не потерявшему возлюбленного, Финдэкано от таких дум хотелось рвать и метать. Или волком выть на Итиль. Но сегодня Итиль еще не взошел.
Сейчас все эти тягостные мысли вертелись в голове после очередного нервного, муторного разговора с отцом.
— Сын мой, вокруг тебя множество нисси, что будут счастливы принять от тебя кольцо, — осторожно заметил Нолофинвэ.
— Но ни одна из них не воспламеняет мое сердце, — в очередной раз упрямо ответил Финдэкано.
— Сын, пойми, тебе предстоит занять моё место, стать Верховным Королем Нолдор. У тебя может не остаться времени найти возлюбленную по сердцу. Послушай, брак по согласию — тоже хороший вариант. Так поступили мои родители, твои дедушка с бабушкой. Разве это плохо?
«Если вспомнить обстоятельства принятия Статута, то не сказать, чтобы очень хорошо», — подумал Финдэкано, но вслух воскликнул:
— Отец, пойми, я не хочу ни женитьбы, ни короны! Особенно короны! Верховный Король — ты! Ты им и оставайся.
— Финьо, — вздохнул отец, — то, что ты говоришь, — ребячество. Рано или поздно тебе всё равно придется принять корону, и я хочу, что бы к этому моменту у тебя был наследник. У нашего Дома был наследник.
— Но ведь Турукано, и Ириссэ…
Нолофинвэ оборвал сына властным жестом:
— Ириссэ, выйдя замуж, уйдет в Дом своего мужа, а Турукано не возьмет другой жены. И ты знаешь это не хуже меня.
И это было правдой. Финдэкано вздохнул. Мысли о погибшем Аракано, о сестре и брате, решивших жить вдали от своих близких, причиняли боль.
— Я хочу увидеть своего внука, сын мой, — с усталой улыбкой проговорил Ноло.
Перед глазами Финдэкано встало прекрасное суровое родное лицо с серьезными серыми глазами, обрамленное волнами медно-рыжих волос… Пальцы сжались в кулак до побелевших костяшек. Ногти впились в ладонь.
— Женитьба не гарантирует скорого ребенка, отец. Посмотри на мою кузину Артанис: она уже давно замужем за родичем короля Тингола, но в Менегроте не слышно смеха её детей. — Злые слова словно сами собой сорвались с языка. Финьо осознал это в следующий миг после того, как они были произнесены. Тем не менее они были справедливы.
Лицо Нолофинвэ помрачнело, застыло. Он посмотрел сыну в глаза, пристально, не отрываясь. Что он хотел найти там? Отчаянную сыновнюю любовь, решительность и упрямство, тайну, хранимую в сердце? Но при этом даже не намекнул на открытие мыслей, за что Финьо был безмерно благодарен. Этот безмолвный обмен взглядами продолжался, как показалось, целую вечность, после чего Нолофинвэ поднялся и решительным шагом покинул покои сына.
Такие разговоры — с небольшими изменениями — стали повторяться слишком часто. После них Финдэкано чувствовал в душе холод и пустоту. Хотелось сбежать вниз, вскочить на своего коня и гнать, гнать его во всю прыть на восток — к Химрингу. Но пока это было невозможно: весенние дороги были еще непригодны для подобных путешествий. Оставалось только смотреть на заходящий Анар, подставляя лицо холодному горному ветру, и пытаться прогнать мучительную тоску, погружаясь в воспоминания. Представлять, какой будет их с Майтимо первая встреча в новом году, гадать, изменился ли кузен.
Мысли невольно соскользнули на далекие дни Амана, когда все начиналось, когда не было ни Анара, ни Итиля, когда меж их отцами еще не было раздора. Когда он и Майтимо впервые осознали свои чувства. Когда поняли, что это не простая жажда близости, родство, но нечто много большее, — и будь проклят тот, кто хотя бы заикнется об искажении.
***
С Майтимо они познакомились не то чтобы случайно: на очередном неформальном торжестве, устроенном Финвэ для укрепления внутрисемейных отношений. Финдэкано был тогда совсем еще мальчишкой — впрочем, и Майтимо не намного от него ушел. Вот только по причине природной обостренной ответственности он уже тогда считал своим долгом приглядывать за бойкими и непоседливыми младшими братьями. Однако, присмотревшись к нему, Финьо безошибочно распознал и задорные искорки в серых глазах, и тягу к приключениям, и что-то еще, уже тогда безмерно притягательное. Он подошел к нему, сказав, что узнал. Майтимо в ответ улыбнулся, и они о чем-то заговорили, забыв обо всех. Поразительно, но в тот вечер даже младшие отпрыски Пламенного ничего не натворили.
С тех пор старшие сыновья Феанаро и Нолофинвэ сдружились, и младший кузен очень много времени проводил в доме брата и друга. Феанаро даже время от времени подшучивал, что иной раз ему кажется, будто у него не семь сыновей, а восемь. Но против вроде бы ничего не имел.
Так шли, сменяя друг друга, годы Древ, внуки Финвэ росли, и вскоре двое старших поняли, что не могут друг без друга. Это получалось само собой, естественно, совершенно непроизвольно. Хотелось видеть друг друга, слышать, касаться, делиться мыслями. Оставаясь вдвоем, они часто снимали барьер, ограждающий мысли, и делились ощущениями, впечатлениями, тем, чему не находилось слов. Доверие их друг к другу было настолько полным, что если бы они задумались об этом, то, наверное, удивились бы тому, что их не пугает эта абсолютная близость и откровенность. Но они не задумывались, предпочитая наслаждаться обществом друг друга, еще не зная, что дни счастья и безмятежности блаженного Амана сочтены.
Однажды кузены отправились на несколько дней в горы, подальше от домашней суеты и шума Тириона. Хотели побыть вдвоем там, где бы им ничего не мешало. В том числе — разобраться с мыслями и чувствами. Майтимо хотелось поговорить об этом с другом и наконец понять, что с ними происходит. В последнее время он часто ловил себя на совершенно неожиданных желаниях, непривычном волнении. Это тревожило. Ему хотелось знать, не сталкивался ли с подобным Финьо, обсудить с кузеном, что в этой ситуации делать, как её понять.
Они забрались довольно далеко; подъемы и спуски, которые вставали у них на пути, были довольно непростыми, а потоки, что приходилось форсировать – коварными и буйными, так что на ходу вдумчивого и серьезного разговора не получилось бы.
— Хм… Глубокая река, — заметил Финдэкано, подходя к очередной водной преграде, которую им с Майтимо предстояло преодолеть. Он спустил в волны тяжелый камешек на веревке, приспособленный для измерения подобных глубин. Вытащил, оценил, покачал головой. Они поставили себе целью дойти до горы, о которой рассказывал Атаринкэ. Сам он нашел там друзы редких кристаллов, но Нэльо и Финьо заинтересовал вид, описанный Искусником. По его словам, с вершины этой горы открывалась чудесная панорама, захватывавшая и Тирион, и Альквалондэ и Ойолоссэ. — Мне по шею будет. И широкая. Надо перекинуть веревку на тот берег, чтобы нас не унесло.
— Надо же? Безбашенный Отважный проявляет осторожность? — шутливо заметил Майтимо. В ответ Финдэкано только фыркнул, проверил крепление крюка на веревке, раскрутил, замахнулся, забросил.
Крюк с первого же раза зацепился за кажущийся надежным выступ. Финдэкано подергал как следует, остался довольным и закрепил конец хитрым узлом на том берегу, где стояли они с Майтимо. Узел этот он любил тем, что потянешь его особым образом, и распустится, словно и завязан не был. А если как иначе тянуть, то останется надежным, что и не догадаешься. Убедившись, что всё держится крепко, Финдэкано начал раздеваться.
— Ты ведь захватил достаточно дров? — спросил он у кузена. — Когда мы отсюда вылезем, нам потребуется хороший костер.
— Неужели, о мой любезный брат, ты думаешь, что сын Пламенного Духа может упустить из вида такую необходимую вещь, как костер, — в тон другу отвечал Майтимо.
— Смотри, если костер не разгорится, сам будешь меня согревать! — шутливо отозвался Финдэкано, упаковывая одежду и снаряжение в пропитанный специальным раствором непромокаемый мешок. Поднял его на плечо, он шагнул в воду, поморщился от холода, но не отступил и, придерживаясь за натянутую поперек бурного потока веревку, пошел вперед. Не торопясь, осторожно, тщательно выбирая, куда поставить ногу при следующем шаге. Волны накатывали, набрасывались на того, кто дерзнул бросить им вызов, но каждый новый удар, желавший смыть его к раугам, Финдэкано встречал с задорной улыбкой на губах и продолжал идти к другому берегу.
Его слова на миг смутили Майтимо, но дальнейшие действия и сосредоточенность кузена на переправе позволили ему не искать подходящий ответ. Вместо этого он невольно залюбовался движениями брата, осторожными, но при том полными силы и ловкости. От всей фигуры Финьо исходило ощущение вызывающей уверенности: от изгиба рельефной спины, разворота широких плеч, вздернутого упрямого подбородка. И Майтимо не мог не признаться себе, что, глядя на кузена, он испытывал какое-то особенное внутреннее волнение. Заражался от него взбалмошностью и дерзостью, кровь быстрее бежала по венам, сердце стучало громче. А еще невыразимо хотелось коснуться гладкой белой кожи, чтобы ощутить твердость перекатывающихся под ней мышц. Это желание оказалось внезапным, необъяснимым и настолько сильным, что пугало.
Тем временем вода, сначала достигавшая колен Финдэкано, поднялась ему до бедер, затем до пояса и наконец до груди, когда он оказался на середине потока. Бурные волны продолжали накатываться на него в отчаянном желании сбить незваного гостя, иной раз они даже накрывали его с головой, но тот только отфыркивался, когда волна отступала, грациозным движением головы отбрасывал с лица мокрые волосы и продолжал путь.
Берег приближался. Воды стало снова по пояс, казалось бы, шаг-другой — и вот она, маленькая победа над бурной стихией. Но тут коварный гладкий камешек вывернулся у него из-под ноги. Финдэкано на миг потерял равновесие, ухнул вниз, и от участи быть утащенным стремительным потоком в неведомые дали его спасла только крепко натянутая веревка, которую он так и не отпустил. Майтимо бросился было вперед, в воду прямо в сапогах…
— Держись!
— Держусь! — ответил тот, поднимаясь, отплевываясь, отфыркиваясь и пристраивая обратно на плечо едва не упущенный мешок.
Выровнялся и без приключений завершил переход. Теперь была очередь Майтимо.
Он проделал все то же, что ранее — его кузен. Вот только сапоги оказались изрядно подмоченными. На привале придется сушить. Финьо не стал рисковать сухостью собственных сапог и не спешил одеваться — на случай, если придется снова лезть в воду. Заодно и обсохнет тут, на ветерке. Хотя, признаться, после ледяной воды было холодновато.
Майтимо шел медленно и осторожно, благодаря росту он не нырял в воду так глубоко, как кузен, но пару раз беснующиеся волны чуть не сбили его с ног. Вот он оказался на расстоянии броска, перекинул Финдэкано мешок, тот ловко его поймал и пристроил рядом со своим. Из горловины живописно высовывался кончик промокшего сапога, что намекало на то, что и прочая его одежда успела познакомиться с водой. Финдэкано со смешком покачал мокрой головой, подал брату руку и помог выбраться на берег. Рывок, прыжок — и вот они уже стояли в объятиях друг друга. Руки отчего-то не желали расцепляться. Несмотря на купание в ледяной воде и стылый ветер, обоим в один миг стало жарко. Синие глаза встретились с серыми, потемневшими сейчас до такой степени, что спустя годы их сравнили бы с грозовым небом. Губы Финдэкано дрогнули, он хотел что-то спросить или сказать, как всегда бывало в непонятные для него моменты. Сейчас ему было, безусловно, хорошо. Но в то же время странно, непривычно.
Майтимо, знавший об этой его привычке, не стал ждать вопроса, на который пришлось бы отвечать прямо сейчас, и накрыл его губы поцелуем. Вернее, это вышло само собой. Тем более, эти губы были рядом — приоткрытые, манящие.
Финдэкано, как ни странно, почти не удивился такому развитию того необычного чувства, что возникло между ними миг назад. Ему стало любопытно, и он сначала безропотно позволил Майтимо делать все, что тот хотел, потом подался навстречу, отвечая на поцелуй и в свою очередь изучая рот кузена, пробуя его на вкус. Сильные, длинные пальцы поползли вверх по широкой спине, прошлись по мокрым рыжим волосам, обхватили затылок, привлекая ближе к себе.
Осмелев от столь бурной реакции брата, Майтимо пустил в ход язык. Зрачки Финьо на миг расширились в удивлении, но он поддержал и эту игру и, распробовав, нашел её весьма интересной и приятной.
А в следующий миг они резко отпрянули друг от друга, в одно мгновение поняв, что же такое творят.
— Рауко, а мне понравилось, — произнес, разряжая обстановку, Финдэкано, переводя дыхание и лукаво глядя на брата.
— Мне… тоже, — сбивчиво ответил Майтимо, — но…
— Не сейчас, — перебил Финдэкано, — одевайся, и пойдем искать место для привала. Атаринкэ не рассказывал тебе ни о чем подобном?
И он склонился над собственным мешком, подавая пример.
— А вот рассказывал, — припомнил Майтимо, с неудовольствием натягивая влажную одежду. — Если я правильно представляю, где мы находимся, то надо пройти во-он туда, — он указал направление, — и там будет очень уютная лощинка с источником. Туда и ветер не задувает, и наш шатер развернуть можно.
— Хорошо, тогда идем, — Финдэкано уже закончил сборы, взвалил мешок на спину, отвязал веревку, по которой они перебирались, смотал и пристегнул к ремню. Без веревки на поясе он не ходил почти никуда, кроме разве что официальных приемов. И, как ни странно, эта привычка частенько выручала и его самого, и его друзей, и братьев с сестрой от неприятностей.
Собравшись, они, почти не плутая, выбрались на искомую тропу и быстро обнаружили нужную лощинку. Она действительно была прикрыта от ветра скальной стеной, образуя уютный, укромный и достаточно просторный уголок, скрытый от посторонних глаз. Хотя кому постороннему здесь ходить? Чай, не главная площадь Тириона! Разве что какой рудознатец заблудится. Всю дорогу у Майтимо в сапоге хлюпала вода, но он почти не обращал на это внимания. Оказавшись на месте, они споро разбили лагерь, раскинули небольшой — на двоих — походный шатер. Майтимо, как и обещал, развел костер, и вскоре вокруг стало тепло и уютно. А еще чуть позже и вовсе напомнило родной дом, когда по всем выступающим поверхностям оказалась разложена его промокшая одежда. А на самом почетном месте, поближе к костру, торжественно возлежали сапоги, задрав к небу изрядно подмоченные мысы.
Дела были закончены, тишину тревожил только треск костра. Братья, сидевшие рядом, встретились взглядами.
Теперь сказать что-то попытался Майтимо, но Финдэкано накрыл его губы двумя пальцами.
— Не говори ничего. Я тоже это чувствую. — Его лицо было непривычно серьезным.
Майтимо порывисто схватил его руку и прижал к сердцу. Если прежде слова не желали идти с языка, то теперь их было так много, что он не знал, какие выбрать. Какие будут правильными, уместными? Не знал, а потому молчал. А Финдэкано просто обнял его — вместо многих-многих слов. Так они сидели какое-то время. Миновал Час Смешения, на небосклоне настал черед серебряного царства. До носов замерших в объятиях друг друга братьев донесся характерный запах…
— Сапоги! — воскликнул Финдэкано, вскакивая и поспешно спасая братову обувку, без которой выбираться потом отсюда было бы не слишком удобно. Помахивая еще дымящимися сапогами, он посмотрел на небо, прикинул, сколько времени прошло, присвистнул и сказал:
— Пошли-ка в шатер. Зря я его ставил, что ли?
— Мне нравится к тебе прикасаться, — сказал Майтимо несколько позже, проводя рукой по гладкой коже брата. Тот, слегка потупившись, улыбнулся в ответ.
— Это всегда было… Просто не совсем так,— произнес он, закусив припухшую нижнюю губу. — Вернее, мы тогда не знали, что это может быть еще и так.
— И что теперь?
— Не знаю, — Финдэкано пожал плечами. — Но мне нравится это новое чувство, что мы открыли в себе.
— Искажение?
— А тебе не плевать? — он снова улыбнулся, открыто, привычно дерзко, запустил пальцы в высохшие волосы Майтимо, притянул к себе его голову и крепко поцеловал в губы. Тела их тут же откликнулись новым, едва опознанным огнем, ни один и не помышлял о том, что бы остановиться.
— Плевать! — хрипло произнес Майтимо, отвечая на горячие поцелуи и наслаждаясь близостью своего возлюбленного.
Да, именно возлюбленного. Это слово пришло само, без поисков и раздумий, но оказалось единственно правильным. Майтимо любил Финдэкано, любил нежно и страстно, как брата, как друга, как того, с кем хочется быть единым душой и телом. И если души их познали единение уже давно, то теперь перед ними открывался совершенно новый мир — мир страсти и радости, что дарует единение тел. Они изучали друг друга на ощупь, прикрывая глаза, чтобы в полной мере познать тепло и гладкость кожи, прохладу волос, жар возбужденной плоти.
— Дорвались, — посмеивался Финдэкано, проводя языком по уху брата от заостренного кончика до мочки, вбирая её в рот, слегка прикусывая.
Эти непривычные прикосновения будили в Майтимо неведомые прежде чувства. По телу от самых ушей до кончиков пальцев растекалась блаженная истома, пробегала легкая дрожь, было одновременно щекотно, но при этом разные уголки его тела будто откликались на прикосновения губ, зубов и языка Финдэкано, словно тоже требовали подобного внимания. Хотелось выгибаться, подставляясь этим губам, и Майтимо закусывал собственные. Обвивал руками гибкий торс брата, тянул, укладывая на себя, и наслаждался этой теплой тяжестью, ощущением бешеного биения сердца рядом со своим, перекатывания упругих твердых мышц при каждом движении. Кожа к коже, плоть к плоти, жар к жару. Феаноринг запустил пальцы в волосы возлюбленного, путаясь в гибких косах и свободных прядях, пылко поцеловал в губы, словно хотел испить до дна, до последнего вздоха. Финьо отвечал с тем же пылом, сплетал свой язык с языком Майтимо, прикусывал его обветренные на ветру, а теперь и припухшие губы. Разорвав поцелуй, они, наконец, перевели дух. Их взгляды вновь встретились: лукавый и обещающий у Финдэкано (хотя вряд ли он знал что-то, чего не знал кузен) и нежный, слегка ошалелый у Майтимо.
— Готов броситься в омут головой? – поддразнил его Майтимо.
— Ради тебя – хоть за грань мира, – неожиданно серьезно ответил тот, наклонился, коснулся губами губ возлюбленного, словно подкрепляя свои слова незримой огненной печатью. На несколько мгновений они словно оказались вне времени и пространства, вокруг них не существовало ничего, забылись даже дерзкие ласки, которым они предавались только что. Это был миг ошеломляющей близости, отчаянного доверия, полной откровенности.
Оно длилось недолго — возможно, всего-то долю секунды, но обоим в этот миг стало ясно, что они — одно целое, одна душа на двоих, и это судьба, от которой никуда не денешься, даже если бы вдруг захотелось.
Майтимо и Финдэкано вытянулись на расстеленных плащах, сплетаясь телами, и им было так хорошо в эти мгновения, что нельзя было передать словами. Слегка оглушенные только что открывшимся им пониманием, они некоторое время просто лежали, прижавшись друг к другу. Но плоть требовала внимания к себе. И если душевные дилеммы (если таковые у них в эти мгновения были) разрешились, то чтобы дать освобождению телу — придется поработать руками и не только. В отсутствие знаний теоретических они полагались на чутье, интуицию, доверие: эти советчики никогда не ошибались.
Язык Финдэкано ласкал напряженный сосок Майтимо, чьи руки путешествовали по спине любовника, по пояснице, ниже, сжали ягодицы, притягивая его ближе, заставляя выпустить сосок и выгнуть спину. Грудь скользнула по груди, а Финьо впился страстным поцелуем Майтимо в изгиб шеи. Тут была теплая впадинка и особенно нежная кожа. Поцелуй оставлял на ней синяки, что будут говорить только об одном: «Никому не отдам».
Майтимо рывком сел, приподнял брата за бедра и плавно насадил на себя. От неожиданного ощущения Финьо ахнул, резко втянув воздух: спина выгнулась, голова запрокинулась, рот открылся, затрепетали ресницы. Он крепко, до синяков под пальцами, сжал Майтимо за плечи, а тот впился губами в его шею, практически возвращая недавний собственнический поцелуй.
Финдэкано чувствовал огонь внутри себя. Вначале это было чуждо, неожиданно, резко болезненно, но совсем скоро тело приняло чужую плоть, ощутило себя пустым, незавершенным, пожелало большего… Он закусил губу и сам сделал движение вниз, навстречу. Тело принимало чужой огонь полностью, до самого конца… Но тут Майтимо потянул брата наверх, потом вновь опустил, подаваясь бедрами навстречу. Ритм сложился мгновенно, и вот уже они двигались навстречу друг другу, тяжело дыша, прижимаясь грудью к груди, цепляясь друг за друга, целуя и кусая куда придется, пока не замерли, одновременно достигнув разрядки. Единение захватывало их, мысли были открыты, каждый из них чувствовал другого, что многократно усиливало все ощущения. Майтимо не только был внутри Финдэкано, но и одновременно был им, принимая в себя раскаленную плоть. А Финдэкано
при этом чувствовал, как его сжимают тугие мышцы, словно хотят оставить в себе.
Казалось, это единение сразу и отняло силы, и влило в вены какую-то неведомую прежде эссенцию счастья. Любовникам не хотелось ни о чем думать, и они расслабленно вытянулись на плащах, сплетаясь телами и предавшись блаженной дреме.
***
— Иногда я думаю, — задумчиво сказал Майтимо кузену, когда они сидели в его мастерской уже в Форменосе, — что будет, если кто-то из моей родни догадается о нас.
— Знаешь, — Фидекано поднял глаза от книги, которую пытался читать, пока брат заканчивал свой чертеж, — иногда мне кажется, что им всё известно. По крайней мере, Кано, Атаринкэ и, возможно, Турко…
— Почему ты так считаешь? — Майтимо отвернулся от чертежа и пристально вгляделся в лицо кузена.
— Смотрят по-другому и как будто приветливей стали. Если и не знают, то подозревают что-то, догадываются. В конце концов, то, что я вообще так часто здесь бываю, если учесть разлад между нашими отцами, по меньшей мере странно!
— Отец в разладе с Нолофинвэ, — с тяжелым вздохом произнес Майтимо,— он не переносит свой гнев на тебя, да и давно привык к тебе, как к своему восьмому сыну.
Финдэкано на такие слова фыркнул. Но он и в самом деле подозревал, что некоторые из братьев его возлюбленного о чем-то догадываются. В конце концов, близким людям не почувствовать произошедшие в них двоих перемены было сложно.
Например, Ириссэ ему как-то сказала, что он «сияет», Турондо спросил, не нашел ли старший брат себе невесту. И это в их семье, где все достаточно независимы и подчеркнуто самостоятельны! Что же касается Нэльо — близость и единство феанорингов давно стали притчей во языцех, и если сам старший сын Финвэ был ныне всецело поглощен своими творческими заботами и раздорами, то у его детей глаза и прочие чувства оставались на месте.
***
Лаурелин заливал теплым светом покои Майтимо. Сплетаясь в объятиях, кожа к коже, волос к волосу, золотистое и белое, рыжее и черное, прикрытые лишь уголком сползшего одеяла, кузены тихо разговаривали о планах на предстоящий день, как вдруг в дверь что-то громко бухнуло… Это так постучали?
На пороге появился растрепанный и явно встревоженный Феанаро.
— Нэльяфинвэ, — громко обратился он к старшему сыну, но осекся, увидев племянника в его постели.— Оба, одевайтесь и спускайтесь вниз. Тэльво куда-то запропастился, я не могу дозваться его с серебряного часа.
Сказав это, Пламенный удалился, плотно закрыв за собой дверь.
— Он ведь все понял? — пораженно спросил Финдэкано, весьма удивленный, что его не испепелили на месте.
— Не мог не понять, — отозвался Майтимо, вставая, — но нужно найти Телуфинвэ.
Как впоследствии выяснилось, ничего страшного не случилось. Младший из близнецов просто хлебнул нагнанного Атаринкэ экстракта, который был, в общем-то, не предназначен для принятия внутрь. Сам Искусный им, бывало, изредка баловался, но сугубо в целях стимуляции вдохновения, когда какая-нибудь деталь ни в какую не ловилась, и нужно было подстегнуть процесс. А вот неподготовленный разум Тэльво такой стимуляции не выдержал и уплыл в глубокие грезы, за наслаждением коими его и нашли Майтимо, Финьо и Тьелко в одной из дальних плавилен, которая сейчас, по счастью, пустовала. Близнеца оттуда вытащили, вернули домой и привели в чувство. Феанаро отвел Атаринкэ в сторону и сказал ему много теплых слов на тему сохранности от детей некоторых технических жидкостей. Искусник слушал, кивал и в конце беседы заверил, что более такого не допустит.
А Майтимо и Финдэкано вновь задумались об утреннем происшествии.
Закончив беседу с Искусником и выпив большую чашку квениласа для вящего успокоения, Феанаро наконец обратил внимание на старшего сына и племянника. Вздохнул, поднялся, подошел к ним. Покачал головой, глядя на решительно вскинутые подбородки и горящие глаза.
— Пойдемте-ка со мной, кажется, нам надо поговорить, — произнес он и направился в сторону своего кабинета. От коридора его отделяла толстая дверь, исключавшая любую возможность подслушивания — теоретически, если бы об этом кто-то задумался. Феанаро же просто нравилась резьба на двери, которую несколько лет назад нанес Тьелкормо. Пропустив молодежь, Феанаро запер дверь, кивнул сыну с племянником на кресла, сам сел за стол и сплел пальцы домиком.
— И давно это у вас? — спросил он после недолгого молчания.
— С тех пор, когда ты еще не создал Сильмариллы.
— Ясно… — Феанаро вздохнул. — Значит, все серьёзно. Сами, смею надеяться, уже всё обдумали? Последствия осознали? И что детей вам не видать собственных. И что искажением заклеймят, если вдруг выплывет. Что вам таиться многие годы…
Влюбленные мрачно закивали.
— Ладно, уж у кого-кого, а у вас, мне казалось, головы на плечах были. И что делать намерены?
— Мы любим друг дуга! — решительно ответил Финдэкано, прямо встречая взгляд Пламенного. И, к своему удивлению, понял, что в этом взгляде не было ни осуждения, ни обвинения. Только усталость, внимание и что-то еще.
— Любите… А ты что скажешь? — Феанаро обернулся к сыну.
— Любим.
— Ну, любите, раз уж накрыло так. Но только смотрите, чтоб младшие не прознали, — взгляд Пламенного посуровел.
— Отец… — тихо сказал Майтимо, — кажется, минимум трое уже догадываются о чем-то. Чувствуют.
Феанаро покачал головой.
— Чувствуют… И что делают?
— Молчат. Пока…
— И молчать будут. А что почуяли, так они твои братья, и я бы удивился, если бы они не поняли. Вам-то все ясно?
Они кивнули.
— Тогда ступайте. У меня еще дел невпроворот.
***
Вот так оно и было. Много-много лет назад, еще в Амане. Суровый Феанаро, вызывающий у многих трепет и страх, принял их с Майтимо чувства без обвинений и упреков. И хоть не испытывал радости от выбора, сделанного наследником, не пытался и женить его, если по любви не выходило, то хоть по согласию. Иногда Финдэкано отчаянно хотелось рассказать отцу всё, вот только… вновь и вновь останавливало нежелание причинять такую боль, лишить мечты о внуке, продолжении рода.
Меж тем огненная ладья Ариэн скрылась за пиками гор, ветер усилился, и стало ощутимо холоднее. Финдэкано спрыгнул с подоконника и закрыл ставни. Накинул на плечи плащ, подбитый белоснежным мехом лисицы, подстреленных еще на границах Хэлкараксэ, и стал спускаться во двор. Его встретили густые темные сумерки, по небу ползли пухлые, темные тучи, обещавшие один из последних снегопадов в этом году. Желая просто пройтись, разогнать кровь и попробовать отвлечься от тяжелых мыслей, Финдэкано не стал брать коня, а пешком налегке вышел за ворота крепости. После Дагор Аглареб стоял мир, но дозор на воротах бдел без поблажек и послаблений. Закутанные в гербовые плащи элдар отсалютовали наследнику своего короля, предложили позвать воинов в эскорт, но Финдэкано отказался, отговорившись, что хочет побродить и подумать в одиночестве.
Прогулка успокаивала, морозный воздух бодрил, тягостные думы понемногу развеивались. А в какой-то миг, отойдя довольно далеко от крепости и забравшись в низину, поросшую высокими соснами, где, недоступный солнцу, еще не стаял снег, Финьо увидел до боли знакомую высокую фигуру, что стояла, привалившись левым плечом к стволу дерева. Правда, подробности не позволяла разглядеть тень.
— У меня видения,— тихо прошептал тот себе под нос и тряхнул головой, — постоянно о нем думаю, вот и явился на границе ночи и дня!
Но навстречу пошел. Не мог не пойти. К тому же никакой тревоги или угрозы он сейчас не чувствовал — если, конечно, не считать почти оставивших его сейчас душевных терзаний.
Меж тем пошел снег. Пушистые снежинки замысловато кружились в воздухе, в этот сумеречный час особенно яркие. Последние в этом году?
Фигура не двигалась, ждала. С каждым шагом её очертания становились всё четче. Скрещенные на груди руки, правой — искусственной — кистью вниз, рассыпанные по широким плечам волны густых длинных волос, широкий плащ с пушистым воротом. Под Анаром этот плащ ярко-алый, и на снегу кажется потеком крови.
— Что-то, я смотрю, ты не спешишь встретить гостя, по которому не так давно обещал скучать, — донесся до Финдэкано самый дорогой в мире голос: одновременно низкий и чистый, очень мелодичный. Взгляд, пол-шага, порыв… И оба сорвались с места навстречу, а встретившись, наконец сжали друг друга в крепчайших объятиях.
— Майтимо! Эру! Как же я скучал! Как ты сюда попал, ведь дороги еще непроходимы!? — засыпал Финьо брата вопросами. И всё никак не мог насладиться его близостью. Вдыхал его запах, прижимался щекой к щеке, к распущенным волосам, в которых запутались снежинки. Целовал… Майтимо отвечал тем же, умудряясь при том еще и разговаривать
— А как я скучал по тебе! Эх, дороги почти непроходимы. Но Тьелко и Курво выбрались на охоту, добычу увело сильно на запад, и они обнаружили вполне приемлемую тропу. И сразу рассказали мне, ведь с намеком, паршивцы эдакие. Мы тогда вместе выбрались… Ну я и рванул сразу.
— Без эскорта? — удивился, почти возмутился Финдэкано.
— Нет, конечно, — хмыкнул феаноринг. — Но Атаринкэ позаботился, чтобы он отстал.
— Эх, этот твой брат, несомненно, та еще зараза, — покачал головой Финдэкано, — но на него можно положиться… по крайней мере в столь деликатных делах.
— Так, я не понял, — ухмыльнулся Майтимо. — Я сюда несся сломя голову по козьим тропкам, чтобы обсуждать с тобой характер моего вредного братца?
— Для разнообразия можно было начать и с этого, — со смешком ответил Финдэкано, отметив про себя козьи тропки, и подумал, не устроить ли брату нагоняй за такой риск, которому тот себя подвергал… Но лишь глянул в родные серые глаза — и впился в губы Майтимо долгим, нежным, глубоким поцелуем.
А дальше все произошло само собой, стремительно и естественно. Алый и синий плащ вперемешку на снегу. Истосковавшиеся друг по другу горячие тела. Любовники даже не разделись полностью, лишь сбросили то, что мешало им соединиться здесь же. Майтимо даже не отстегнул свою мифриловую кисть, как делал почти всегда, когда они занимались любовью.
Взошел Итиль, и Финдэкано восхитился россыпи рыжих волос на белом снегу, освещенных мерцающим лунным светом. А серые глаза Майтимо в этом серебре казались волшебными. Они любили друг друга с изголодавшимся ожесточением. Финдэкано входил в тело брата быстро, резко, глубоко. Тот подавался ему навстречу, льнул всем телом, словно стараясь раствориться в любовнике даже через оставшуюся одежду, крепко обнимал ногами и кусал губы, сдерживая голос. Но на пике оба не сдержались и сплели восторженный стон в единую ноту.
Громкий треск ветки под чьей-то ногой заставил обоих вздрогнуть, вскочить, настороженно оглядываясь потянуться за оружием… В какой-то момент в голове у Финдэкано пронеслась мысль: «Лучше бы это были орки». С тропы на любовников смотрел Нолофинвэ. В его глазах горели ужас и обвинение. Финдэкано не знал, что ответить на этот еще не высказанный упрек и потому просто поднялся и запахнулся в плащ, скрывая от глаз отца еще и раскрытую одежду. Отчего-то он не мог стоять перед отцом в этот момент иначе, чем выпрямившись во весь рост и высоко подняв голову. Спиной он почти чувствовал, что Майтимо тоже поднялся. Скрип снега, шорох плаща.
— Приветствую тебя, Верховный Король Нолдор, — первым нарушил молчание Майтимо, как если бы сейчас уже наносил визит в крепость. Похоже, у Нолофинвэ сейчас не было слов. Он скорбно покачал головой и наконец выдавил:
— Как... как вы могли?...
— Что могли? Полюбить, мой король? — почти с вызовом в голосе спросил Майтимо. А у Финьо от боли разрывалось сердце. Невольно вспомнилось, как их застукал Феанаро, разговор, что был после, и предупреждения…
Эру, за что? За что сейчас? Впрочем, ведь спрашивать так — глупо. Отец всё собственными глазами увидел. Кстати, много ли он… Долго он там стоял? Ах, да без разницы…
— Полюбить?! Ты смеешь называть это искажение любовью?! — Нахмуренные брови, горящие глаза. А голос холодный, как лёд, срывающийся.
— Было ли искажение под Древами Амана, прежде, чем с Черного Врага пали цепи? — покачал головой Финьо.
Похоже, Нолофинвэ не верил, но и сын и племянник смотрели на него прямо. Они не лгали.
— Искажение было еще в музыке, которую переврал Моргот! — отчеканил Нолофинвэ. — Никто не совершенен, все делают ошибки, это так, но вы… Вы превзошли многих, отринув саму природу элдар.
— Чего стоят тела, когда выбор сделали души? — отозвался Майтимо.
Их взгляды пересеклись. Нолофинвэ был разъярен, ошеломлен, растерян. Феаноринг же — уверен в своей правоте.
— Души, говоришь? Да о каких душах может идти речь, когда ты и мой сын совокупляетесь в лесу, словно дикие звери?! — глаза Короля метали молнии. — Да если бы твой отец дожил до этого дня….
— Он знал! — резко перебил его Майтимо, сжимая кулаки. На его скулах выступил румянец гнева. — Он все о нас знал.
— Как? — опешил Нолофинвэ. — И Феанаро позволил…
— Он ни разу не упрекнул, и не осудил нас, — вмешался Финдэкано. Он старался не дать воли своему гневу. Не обжечь отца еще и им, потому что будто чувствовал, как в голове короля все события начинают меняться, поворачиваться иной стороной, представать в другом свете. Вот оно, настоящее искажение. Нельзя, никак нельзя его допустить. Финдэкано сделал шаг вперед, встал перед отцом, посмотрел ему прямо в глаза, нащупал ту мысленную нить, что всегда связывала их, и, вдохнув, будто ныряя с высоты на незнакомую глубину, открыл перед ним разум.
От напора терзавших сына чувств Нолофинвэ покачнулся. На его лице проступила растерянность, чуть смягчив ожесточенные гневом черты. Он качал головой, не разрывая связи, не сводя немигающего взгляда с сына; губы подрагивали, будто пытаясь сложить слова. Этот порыв словно выжал из Финдэкано все силы. Когда осанвэ наконец прервалось, он непременно рухнул бы в снег, не поддержи его Майтимо. А растерянного, ошеломленного, шокированного Нолофинвэ поддержать сейчас было некому.
Финдэкано чувствовал, что говорить с отцом ему еще придется, но не сейчас. Тот резко развернулся, хлестнув плащом по воздуху, и ушел прочь. Несомненно, он понял всё, что сын открыл ему — но вот сможет ли принять? От того, чтобы не завыть на Итиль, Финдэкано удержали только объятия любимого.
@темы: Maedhros, тексты, Fingon, Fingolfin, Первая Эпоха, Эпоха Дерев, R, Feanor
-
-
19.04.2015 в 11:33-
-
19.04.2015 в 18:40-
-
19.04.2015 в 20:39-
-
19.04.2015 в 21:08-
-
20.04.2015 в 12:06-
-
21.04.2015 в 00:03Могу еще, у меня в закромах немало ; ))
-
-
22.04.2015 в 13:50Концовка очень понравилась. Вроде бы и грустно. но что-то и смешное в этом есть. Спасибо).
Amarth, Буду рад остальное прочесть).
-
-
22.04.2015 в 23:42-
-
23.04.2015 в 00:14Ммм, а что не так с рейтингом?0.о
Gwailome, да вот я че-та один всё флужу да флужу.) Вот бы кто еще ; )
-
-
23.04.2015 в 00:17Ммм, а что не так с рейтингом?0.о
Мне кажется он должен быть повыше).
-
-
23.04.2015 в 00:21Ммм, вообще ставил по фБ, а там оно... местами странно считается...
-
-
23.04.2015 в 00:30Мне показалось что R должен быть мягче, а сама секс.сцена сжатее.
Не то что бы она была совсем уж раскрытой, но к НС-17 она ближе. Мне так кажется)
-
-
23.04.2015 в 00:34-
-
23.04.2015 в 01:12Может быть). Я не очень хороший фикрайтер).
-
-
23.04.2015 в 09:57