[Epic Arda slash]

... и еще один)

Автор: mikaosart
Форма: арт
Пейринг/Персонажи:Элронд/Гил-галад
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13

@темы: Elrond, Gil-galad

---

[Epic Arda slash]

Еще пример смутного яоя по не самому растиражированному пейрингу))

Автор: Tolrone
Форма: арт
Пейринг/Персонажи:Орофер/Гил-галад
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13

@темы: Oropher, Gil-galad

---

[Epic Arda slash]

Не могу не поделиться

@темы: Maedhros, Fingon, юмор

---

[Epic Arda slash]

Автор: Kaprriss
Форма: арт
Пейринг/Персонажи:Финголфин/Феанор
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13

@темы: арт, Fingolfin, Предначальные Дни, Feanor, PG-13

---

[Epic Arda slash]

И собственно новенькое про тех же))

Автор: niizu (soraniizu)
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Тургон/Финрод
Жанр: романтика
Рейтинг: R

@темы: Finrod, Turgon, R

---

[Epic Arda slash]

Что-то как-то до сих пор эта пара тут не светилась - впрочем, подозреваю, потому что на вкус Короля по ней не было приличных артов)) но нынче прилетел один новый и вспомнился один уже известный

Автор: Choistar
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Тургон/Финрод (и Ульмо подсматривает))
Жанр: флафф, романс
Рейтинг: PG-13

еще один пример смутного яоя

@темы: арт, Finrod, Первая Эпоха, Turgon, PG-13

---

[Epic Arda slash]

Написала вчера таки фанфик, идея которого висела в голове добрый год, а сейчас вот наткнулась на невиданный доселе арт от Moimq - и все... даже выйти покурить сил нет
hanimedes.diary.ru/p214965314.htm

Фанфик несколько более сдержанный и не совсем о том, но о тех же))

Название: Just vassalage (название апеллирует к известной в узких кругах аватарке pp.userapi.com/c841426/v841426703/707a8/5aUuBTI...
хотя писался не под нее, просто когда возникла необходимость дать название - вспомнилось))
Автор: Gwailome
Пэйринг и персонажи: Фингон /Маэдрос
Рейтинг: R
Жанры: Романтика, Юмор, Фэнтези, Психология, ER (Established Relationship)
Размер: Мини, 3 страницы, 1 часть

Очередное, 100500 любование ОТП всея фэндома и лично своим ОТП )))


- Да ладно, неужели ты не знал? - даже в свете костра было видно, как Эрмон сделал огромные глаза и усмехнулся. - Да это все знают.
Лоссах помотал головой. Он хотел ответить, что если бы все знали, то и он, сын вождя и сам теперь вождь, тоже бы знал, но из перехваченного горла вырвался только неподобающий его возрасту и положению сип, и адан спешно снова приложился к бурдюку с пивом.
- Нет, ну конечно люди всякое бают, - важно продолжал Эрмон, - но это же эльфы, - понизил он голос, - от них всякого можно ждать.
На взгляд Лоссаха, после услышанного еще чего-то опасаться от эльфов было бессмысленно. Никак, леший дернул его болтливого приятеля именно сегодня, накануне их прибытия на Химринг, обмолвиться насчет того, что на самом деле эльфийский лорд потребует с него за право жить в окрестных землях и пользоваться его защитой. Отец ничего такого в жизни не говорил - хотя, если это было правдой, то... неудивительно. Оххх. Лоссаху хотелось уткнуться лицом в ладони и как-то обмозговать услышанное, и желательно наедине. "У меня же жена и дети!" - хотелось воскликнуть вслух, но понятное дело, это только позабавило бы подвыпивших соратников и друзей.
- А правду говорят, что этот лорд Майдрос - мертвец оживший? - раздалось с другой стороны костра - и тут уже байки и всамделишная правда посыпались, как горох.
- А то! Увидишь его - сам поймешь. В Железном Чертоге его запытали до смерти и повесили на горе, воронам на корм. Но сын королевский прилетел на орле, умыл его и напоил водой живой - и спас, и обратно вернул...
- Да откуда у эльфов живая вода? Они бы тогда никто и не умирал! Неет, лорд-феаноринг еще живой был, а тот Фингон его кровью своей напоил и от бедра мяса кусок отрезал и накормил, и тогда они смогли вернуться.
- Угу, а теперь он его кой-чем другим поит, - подхватил снова Эрмон, похабно ухмыляясь, - а лорд Майдрос той же манерой своих верных обихаживает.
Вокруг снова кто-то сплюнул, кто-то гоготнул, кто-то принялся возражать. Лоссаху же снова стало тошно. Даже пиво уже не лезло в глотку. Эльфийские лорды в легендах были отважны, суровы и косили врагов, как траву. Майдроса сам Лоссах видел много лет назад, еще ребенком, когда ездил на Химринг вместе с отцом, но мало что помнил, кроме ощущения ослепительного света и благоговейного страха, а уж сражаться рядом и на самом деле узнать эльфийского лорда - не выпало. И теперь Лоссах очень, очень, ОЧЕНЬ об этом жалел.
Впрочем, разве это что-то исправило бы?
- Тьфу на вас, - донесся голос подошедшего Барлана, который был когда-то дядькой Лоссаха. - Болтаете, как бабы, как курицы безмозглые. Никакой там воды или крови не было, - он грузно опустился на бревно. - Я вам скажу, как было. - От этого тяжелого, властного голоса, притихли казалось, не только молодцы вокруг костра, но и сам ветер и листва на деревьях. - Тот Черный Король, что сидит на севере - уж не знаю, чему вас в детстве-то учили, остолопы, - ведь он саму Смерть к себе в услужение взял, да. - Барлан тяжело вздохнул и пожевал губами. - Давным-давно это было, кое-кто позабыл о том, а зря. И вот пытал да мучал он лорда-феаноринга, но тот все равно ему служить отказывался, да слова заветные, чтобы Камнями волшебными командовать - не сказал. И тогда правда, повесил его Черный Король на скале и саму Смерть усадил рядом, чтобы и умереть он не мог, и если кто придет спасать - сам сгинет. Но лорд Отважный Смерти не убоялся, и не могла она его поэтому одолеть, но лорда-феаноринга за руку крепко держала, не пускала. И вот пришлось ту руку отсечь, и так братья домой и вернулись.
- Так а разве они братья? - озадаченно отозвался кто-то.
- Конечно братья! - почти возмущенно ответил Барлан. - Коли кто в Черный Чертог за тобой пошел да спас - кто же он, как не брат?
- А как же орлы? - спросил другой. Старый воин пожал плечами.
- Да не было орлов. Лорд Фингон сам орлом обернулся - это как раз эльфам на раз-два - и Майдроса унес с собой... а теперь - сворачивайте посиделки уже, а то завтра мне стыдно за ваши рожи мятые будет что перед предками, что перед эльфами. И языки свои болтливые укоротите, да.
Притихшие, что-то ворча, молодцы стали расходиться, Лоссах еще пару минут сидел, зачарованный историей (хотя слышал ее уже, но старый медведь умел рассказывать - заслушаешься), а потом тревога снова схватила его за поддых, и - была не была - он спросил Барлана:
- Дядько, слушай, а вот что говорят про эльфов... да про клятву верности, ну, что не кровью ее скрепляют, а... - он запнулся, желая провалиться под землю или просто в лес убежать.
Барлан шевельнул седыми бровями, переводя взгляд.
- Да чем же ее скрепляют, как не словом да кровью?
- Да вот, сказали, мол... ох, леший меня задери... мол, эльфу... отдаться надо будет, - выдавил Лоссах то ли отчаянно, то ли убито.
- Чтооо???! - Барлан аж приподнялся. - Да совсем вы спятили, дурни! - смачно плюнул он. - Да кто ж вам лихо такое в уши напел-то? Или вместо браги бормотухой обпились?! До седой бороды дожил, внуков нянчит - а слушает дурь да толки, - сокрушенно покачал он головой. - Да эльфы-феаноринги даже от жен отказались, пока Черный Король жив, и нужен им такой бестолковый мужик как ты.
Барлан снова сплюнул, кряхтя поднялся и бросил, уходя, через плечо:
- Ложись спать, сынок, завтра сам все увидишь. И поймешь, надеюсь.

После слов старого медведя на сердце у Лоссаха изрядно отлегло, и спал он крепко, а проснувшись и скача оставшиеся мили до Химринга, гнал изредка налетавшие дурные мысли, а когда завиделся холм и замок на нем и эльфы - тут уже не до дурных мыслей стало, нужно было и важность блюсти, и вежество, и смотреть во все глаза, то обмирая от восхищения, то приглядываясь к укреплениям да оружию.
Впрочем, поскольку приехали они на излете дня, да лето стояло на дворе, пир эльфы собрали не в крепости, а на поле перед замком, в крепость гостей отвели только, чтобы дать умыться да переодеться с дороги, так что рассмотреть толком в ней Лоссаху ничего и не удалось. И когда их привели к навесам и столам, смотрелось адану не на волшебное убранство и светильники негасимые, а на хозяина замка и - вот дела так дела! - на того самого лорда Отважного, который в гости к другу (и брату?) наехал. И лорд-феаноринг был суров, как горы, и так же величав. А уж когда улыбался - словно солнце утреннее загоралось. А лорд Фингон был как летний ветер, и с голосом как у реки лесной, и временами казалось, что он мальчишка совсем, Лоссаху в сыновья годится. А принесение клятвы как-то и непохоже было на клятву, а на уговор двух соседей добрых - мол, живите, коль люди хорошие, где пожелаете, а если враг придет - вместе сражаться будем. И крови никакой не было - отпили они с лордом Майдросом из одного кубка, хлеб преломили, да и пошел пир горой, с беседами и песнями. И хотя ни о чем таком эльф не намекнул ни полсловом, ни полвзглядом, Лоссах то и дело поглядывал на него, пытаясь понять, и правда ли, не стоит уже забыть болтовню вчерашнюю - или все-таки лучше погодить.
И потому, что он поглядывал, да пристально, то и увидел, как лорды эльфийские, что рядом сидели, то из кубка одного пьют, то шепчут что-то на ухо друг другу, то замолкают, просто в глаза друг другу глядя и улыбаясь. И можно было бы решить, что показалось адану от волнения, усталости да вина чудесного, но...
Уже стемнело совсем, и звезды высыпали, и хотя пир продолжался, и эльфы уже вовсю танцевали и даже аданов посмелее вытаскивали размять ноги и спеть песню-другую, Лоссах захотел прогуляться до ветру, да освежить голову, чтобы в первый же день не сморозить или не сделать глупости какой во хмелю и не опозориться самому и род не опозорить. Облегчившись в каких-то кустах, вождь решил обойти вкруг холма до речки, умыться, но впотьмах и по незнанию, заплутал в какой-то роще, и в какой-то момент услышал голоса. Даже в подпитии Лоссах умел ходить по лесу тихо, поэтому голоса оказались неожиданно близко, и непонятно, что он понял быстрее - что голоса перемежаются звуками поцелуев, вздохами и тихими стонами - или что голоса явно мужские. Адан застыл, и этого оказалось достаточно, чтобы понять, что голоса - эльфийские. Сердце у Лоссаха заколотилось и от тревоги, и от, чего скрывать, любопытства, но он даже честно собирался как-то потихоньку уйти, когда эльфы, видимо в порыве чувств, вдруг вышагнули из-за деревьев, держась за руки и глядя друг на друга, тихо посмеиваясь, прошлись немного - и снова обнялись, прижавшись к какому-то стволу и целуясь так, что Лоссах вчуже смутился - он жену-то так целовал разве когда ухаживал да после свадьбы.
Света было достаточно, чтобы понять, кто это; а еще Лоссаху показалось, что эльфы сами слегка светятся. В перерывах между поцелуями они шептали что-то друг другу на эльфийском - на том эльфийском, который был под запретом, - в основном лорд Фингон, но любому дураку было бы понятно, о чем там идет речь. Лорд-феаноринг, опираясь спиной о дерево, обнимал Отважного, словно самую большую драгоценность, крепко и бережно, а тот держал ладонями лицо Высокого как чашу, из которой никак не мог напиться, и все повторял "Maitimo, meldo... indo ninyo"...
Лоссах стоял не шевелясь и не дыша. Ему должно было быть противно, мерзко, хотя бы странно - но почему-то не было. Ничего в том, что он видел и слышал, не было гадкого или непристойного, - это было удивительное наваждение, зыбкое и в то же время такое настоящее.
И Лоссах понял, почему лорд Отважный тогда победил Смерть...
Но когда лорд-нолфинг начал решительно расстегивать на Майдросе ремень, Лоссах решил, что видел достаточно, и мелкими осторожными шагами отошел подальше, а потом, не без труда разобравшись в направлениях, вернулся к столам. Налил себе все-таки еще вина, выпил и, глядя на опустевшие места во главе стола, усмехнулся мягко и покачал головой. Он понял - до конца мира никто из аданов может не опасаться притязаний на свою честь ни от грозного как горы феаноринга, ни от певучего как река нолфинга...

@темы: Maedhros, тексты, Fingon, Первая Эпоха, R

---

[Epic Arda slash]

Автор: Moimq
Форма: арт
Пейринг/Персонажи:Маэдрос/Фингон
Жанр: PWP
Рейтинг: NC-17




В разряде НЦ-17 я не помню ничего столь же прекрасного и АААААААААААА!!! Где подножие художницы, которое как никогда неистово хочется осыпать цветами и челобитиями???!!!!

Всех с Койрэ, да

@темы: Maedhros, арт, Fingon, NC-17

---

[Epic Arda slash]

Один из моих нежно любимых авторов решил расширить свои взгляды на отношения в Доме Финвэ

Автор: niyochara
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Нолофинвэ/Феанаро (и наоборот вроде бы))
Жанр: драма, PWP
Рейтинг: PG-13

@темы: арт, Fingolfin, Эпоха Дерев, Feanor, PG-13

---

[Epic Arda slash]

Ну пока Дневники все еще шуршат еще одна минутка невероятной нежности

Автор: вероятно ttpcattle.lofter.com/
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Маэдрос/Фингон
Жанр: романтика
Рейтинг: PG-13

@темы: Maedhros, арт, Fingon, Эпоха Дерев, PG-13

---

[Epic Arda slash]

Минутка нежности

Автор: ttpcattle.lofter.com/
Форма: арт
Пейринг/Персонажи:Глорфиндел/Эктелион
Жанр: романтика
Рейтинг: PG-13

@темы: арт, Первая Эпоха, Glorfindel, Ecthelion, PG-13

---

[Epic Arda slash]

Ииии - доброго всем майского утра

Автор: Moimq
Форма: арт
Пейринг/Персонажи:Маэдрос/Фингон
Жанр: романтика
Рейтинг: R

@темы: Maedhros, арт, Fingon, R

---

[Epic Arda slash]

Иллюстрация к еще одному тексту, обрамляющему предыдущий пост, но поскольку он больше гетный, то предоставляю просто ссылку ficbook.net/readfic/3480248

Автор: Kapriss
Форма: арт
Пейринг/Персонажи:Саурон/Маэглин (хотя от Маэглина там немного , но важное :eyebrow
Жанр:PWP
Рейтинг: NC-17

@темы: арт, Sauron, Первая Эпоха, Maeglin, NC-17

---

[Epic Arda slash]

Обжигающий, мучительный и совершенно убедительный текст о предательстве Маэглина

Название: Сила соблазна
Автор:Итиль
Форма: текст
Ссылка на оригинал: ficbook.net/readfic/3574948#part_content
Размер: мини
Пейринг/Персонажи: Саурон/Маэглин и наоборот
Жанр: драма, ангст, PWP
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: У Маэглина Ломиона самая обычная психотравма нелюбимого и нежеланного ребенка. Силой его не сломить. Болью - не заставить. Но вот ласка - к такому его жизнь не готовила)

Я могу устоять против всего, кроме соблазна.
Оскар Уайльд

Часть 1

Маэглин шел за огнем горящей, будто расплывающейся в темноте фигурой, нервно потирая затекшие запястья. О чем он только думал? Чего пожелал? Сейчас, смотря на ровную быструю походку, слушая шелест темных одежд, облаком окутывающих существо могущественное, злое, хитрое, прекрасное… Нескольких минут не прошло, а все уже казалось плохим сном. Он шел, скорее, из упрямства. Два нарушенных слова за пять минут – слишком. Даже для того, кто теперь вечно будет жить со словом «предатель».
Но никто не следил за ним, никто не подгонял. И майа – не смотрел… Неужели не боится, что пленник легко может улизнуть?
- Не боюсь, - долетел издевательский смешок. Эльф встал, пораженный. Но Саурон не остановился, не оглянулся, и… и Маэглин послушно пошел за ним снова.
- Ты слышишь мои мысли, – с удивительным для самого себя спокойствием подумал сын ночи.
- К сожалению, - бросил айну. – Не волнуйся. Пока только в самых общих чертах. Иначе было бы совсем неинтересно.
«Ты искажен», - устало напомнил внутренний голос.
- Не боюсь твоего побега я по двум причинам. Если интересно, - он все шел, шел по темным коридорам, в которых почти ничего не было видно, почти ничего не было слышно. Маэглин не понимал, как Саурон здесь ориентируется. Сам-то он шел только на свет его тела. Оно на самом деле горело – это он вдруг лишь сейчас осознал. - Во-первых, сам ты найдешь дорогу, только если я этого захочу. Были исключения. Но наглого эльфенка, который так любил спасать, вы, кажется, не сберегли.
Звук странный и омерзительный отскочил от черного каменного свода. Маэглин не видел лица майа и не мог сказать с уверенностью, что это было. Но иди перед ним орк или любое другое порождение тьмы, эльф бы решил, что этот звук – что-то среднее между шипением, бульканием слюны и смехом.
- Ну а во-вторых,.. – Маэглина вдруг резко отбросило к шершавой стене. Его разодрало – моментально. В каждое отверстие тела, в каждую пору – засочился тот самый жар, что клубком скручивался в фигуре Саурона. Во рту оказался чужой язык, в носу – нестерпимый запах чистого огня, в ушах – вибрировал собственный стон, непонятно как успевший вырваться на свободу. Кажется, ноги не касались уже пола. Маэглин плавился, умом понимая, что оказался в самом центре первородной стихии. Что он сам в нее попросился. Ему не хватало воздуха, не хватало опоры, не хватало… уже. Жар накрыл с головой, укутал в черный камень, похоронил глубоко-глубоко-глубокоооо. Где никто не увидит, никто не осудит, никто не помешает падать так низко, как только захочется. Сын ночи не был уверен, что сможет выдержать большее, но, обезумев, втянул все… это глубже. Вдохнул, почти уверенный, что сейчас сгорит живьем.
- Во-вторых, ты ведь и сам пока уходить не хочешь?
Пламя схлынуло так же, как волна с берега. Но Маэглин так быстро не умел. Его трясло, как тростинку. С каким-то запоздалым удивлением он вдруг осознал, что снова возбужден. Сильно. Болезненно. Мокро. Жарко. Плоть просто щипало, как в самые худшие его дни с Идриль. Без Идриль. Казалось, что если сейчас, немедленно, не обхватить себя рукой – сердце просто остановится.
Но горящие глаза смотрели с такой откровенной издевкой! Насмехался! Над ним!
- Тебя поэтому Моргот к себе забрал? – пусть убивает, уже все равно.
Но майа лишь улыбнулся, разворачиваясь:
- Нет. Умение трахаться – далеко не главный мой талант. Успокой свою игрушку. Идти еще далеко.
И это была болезненная правда. Каждый шаг тяжело давался. Но Маэглин почти бежал за майа и о том, чтобы отклониться с этого курса, совсем уже не думал. Размеры темной крепости поразили бы эльфа в любое другое время… наверное. То ли Саурон намеренно его мучил, водя одними и теми же коридорами, то ли на самом деле Ангбанд был так велик. Только вот огромные двери вынырнули все равно внезапно.
Майа, видимо, привычным, но очень грациозным движением распахнул тяжелые створы, проходя внутрь. Там, в просторной комнате, чадили, вставленные в выемки, массивные факелы, отливала черным какая-то поредевшая темень. Ни кровати, ни кушетки – только огромный стол-карта, в образах которого легко угадывался Балерианд. И это… личные покои Саурона? Эру…
Закрывая двери, Маэглин снова не мог уложить в голове, куда привела его цепь из собственных ошибок и недавно сделанного выбора. Он повернулся, впервые задумавшись о том, как собрался утолять свою жажду с мужчиной, но майа снова усмехнулся:
- Тебе туда, - рука с белыми красивыми пальцами указала куда-то вправо. Выбора в общем-то теперь не было.
Справа виднелись еще одни створчатые двери. Но примыкающая комната хранила не спальню. Там была огромная, по виду глубокая ванная, целый бассейн. «Чистюля», - невовремя засмеялся внутренний голос. Маэглину же было несмешно. Тупое возбуждение схлынуло, пока он шел до этих дальних покоев, здравый смысл снова подкидывал мысли о том, что он, как минимум, самоубийца. Причем довольно извращенный.
Сын ночи скинул грязную одежду, расплел уже порядком растрепавшиеся косы и с разбега нырнул. Что-то внутри - даже не голос, а что-то более глубинное и мудрое – подсказывало, что наслаждаться надо всем, что теперь выпадет. Потому что выпадет уже немного.
Вода обняла неожиданной прохладой, хотя Маэглин был готов снова расплавиться в кипятке. Он плавал долго, чувствуя, как уходит из его измученного пленом тела усталость и боль. Стирал грязь, полоскал волосы. А ведь мог бы знакомиться сейчас с каким-нибудь особенно острым крюком под ребрами.
- Ну и кто из нас чистюля? – зазвучал над головой его голос.
Маэглин вынырнул и увидел. Заскулил, кажется. Майа лишь в накинутом шелковом халате сидел на краю ванны. Разведенные полы этой тряпки никак не скрывали. Крупные, четко очерченные мышцы переплетались под светящейся кожей. И взгляд сам, честное слово – сам, спускался все ниже, и ниже, и ниже. Маэглин никогда не ловил себя на мысли о том, что его привлекают мужчины. Никогда он не думал о размерах своих или чужих. Но сейчас его било дрожью и от совершенства айну, и от страха…
Эльф скрутил мокрые волосы в жгут – по привычке, которая непонятно как тут выжила. Руки тряслись, но он болезненно цеплялся за свое привычное показное спокойствие. Понимал, что это не Идриль, что его - не обманешь. Но что с того? Он медленно вышел из воды и встал напротив, указывая на майа – собой, своей вставшей плотью. Что делать – Маэглин не знал.
Знал Саурон. Знал, но не торопился. Смотрел, внимательно изучая обещанное ему на растерзание тело. Горячие пальцы медленно заскользили по напряженному животу:
- И за какие именно ласки ты хочешь продать свои секреты, эльфенок?
- Я не очень в этом искушен.
- Это я уже понял, - очаровательно улыбнулся. Тягуууче. Он вдруг оказался рядом, уже не сидел, и Маэглин снова – хвала Эру – снова ощутил то самое прикосновение. Он закусил губу, чтобы хоть немного себя отвлечь, но маневр, кажется, не удался.
- С такой скоростью ты не успеешь даже начать описывать мне дорогу в Гондолин. Бедный-бедный нетраханный мальчик.
Майа потянул его. Как на поводке. Унизительно. Сладко. Покорно. Так и вел за собой, крепко сжимая в руке колом стоящий член. Маэглину стоило немалых усилий не толкнуться снова в руку. Что-то говорило – еще рано. Но терпеть было невозможно. А ведь он умел терпеть, он умел, умел когда-то.
- Пожалуйста, - зашептал он в отчаянии. – Пожалуйста…
Как благословенный дар создателя – молниеносный ответ. Маэглин вдруг понял, что оказался в другой комнате, видимо, дальней. И тут - внутренний голос закричал троекратное «ура» - была кровать. Она была! И его прорвало окончательно:
- Сделай уже с этим что-нибудь! Я не могу больше, не могу…
Он, кажется, дотянулся до майа, отважился. Жадно огладил бархат светящейся, горящей кожи. Губы сами нашли его шею, прикусили. От каждого соприкосновения тел – расходилась дрожь. Как круги по воде, становясь все больше, больше…
Вдруг все закрутилось, и Маэглин, скорее, догадался, чем увидел, что теперь лежит на кровати. Руки – ооох, эти руки – схватили и с силой перевернули на живот. Эльф, привыкший к работе в кузне, отлично знающий, как держать меч, вдруг почувствовал себя какой-то куклой. Он дернулся, пытаясь снова взять инициативу, притянуть, куснуть, но закрученная назад рука болезненно заныла.
- Неужели ты думаешь, что я доверю столь серьезные дела неопытному скулящему мальчишке? Просил – получай.
Маэглин вообще не понимал, что происходит с его телом. Оно не слушалось хозяина… нет, оно просто сменило своего хозяина. Горело, сгорало, ждалооо… Вспыхнуло! Горячий-горячий-горячий язык прошелся между ягодиц, и сына ночи скрутило чуть не до слез. Он выл, он умолял, подставлялся…
"Тебе же все равно, что выкрикивать, - сквозь абсолютное черное марево, которое вытеснило из головы все мысли, впервые пробился не свой голос. – Кричи мне про Гондолин. Сейчас!"
И язык вторгся, защекотал, а Маэглин был рад исполнить любой – абсолютно любой приказ:
- К югу! Между!.. Между Хитлумом и Гаур-ну-Фуииин. Там… Там горная гряда. Кольцом! Кольцом. Кольцом. Внутрииии.
- Проход, - пошло потянул майа, и Маэглин почувствовал что-то куда более твердое и настырное, чем язык. Сжался – рефлекторно. И вдруг закричал от неожиданности. Палец резко, быстро рванул внутрь. Это было унизительное, неприятное, саднящее… Но боль вспыхнула нестерпимым светом. Там, внутри.
- Еще! Еще, пожалуйста!
- Ты так много просишь, - зазвенело в самой голове. – Пути в долину. Ну!
- Два, - он, кажется, плакал. Правда, плакал. Странная боль мешалась с таким жгучим наслаждением, которое просто нельзя было вытерпеть. – Главный… и тайный.
- И каким же нам воспользоваться?
- Тайным… тайным… главный – не пройти. Ворота… Я сам… Я сам их… выковал…
По телу Маэглина побежала какая-то особенно сильная судорога, он весь подобрался уже видя эту блаженную грань, за которой его перестанет так упоительно-сладко колотить, но палец внезапно покинул его тело. Боль, уже понятная, обычная, без потайного дна, ожгла тело. Майа с силой дернул Маэглина за волосы, руку снова предательски заломило!
- Я еще даже не начал, эльф. Но останавливаться не буду. В твоих интересах не кончать так долго, как сможешь.
- Хорошо, - сын ночи согласно кивнул, смотря назад и вверх - на своего мучителя. Он был благодарен за эту боль, за совет. Он… он его обожал сейчас. И за эту извращенную заботу о его ощущениях – тоже. Пытка – Маэглин помнил. Это все – выбранная им самим пытка. И пытать его будут очень долго. Чтобы рассказал побольше. Только вот в его собственном холодном мире это было максимально близко к…
Майа засмеялся, видимо, разбирая поток этих спутанных мыслей все отчетливее:
- Любовь? Серьезно? – хохотал он, снова раздвигая Маэглину ноги. – Сейчас получишь любви по самый край.
- Да… да... – эльф выгибался дугой, хватая за шею. Сам понимал, что смотрит по-собачьи. Неудобно, дурно, страшно.
Но боль все равно вернула на место. Пригвоздила к собственному телу. Распяла. Никакой любви, никакой заботы – темный майа, пытка, падение, Ангбанд. Только собраться обратно Маэглин уже не мог.
- Вы, эльфы, даже падшие – глупые, - он качнул бедрами, проталкиваясь глубже. Сколько же еще?! – Глупые, мечтающие, нежные… Расслабь свою хорошенькую задницу. Тайный путь – где?
- С севера, - хрипел, уже не пытаясь обнять, растерзанный и разбросанный по широкой кровати. – Я… я вышел через него… Горная тропа… Отряд сможет пройти…
- Ворота. Их можно открыть изнутри?
- Нет. То есть… блять!..
Случайно запомнившееся слово на черном наречии само слетело с губ. Вспышка снова полосонула по нервам. Снова напомнила, зачем он всего этого просил. Счастье. Маэглин испытал невозможное счастье. Он-то уже подумал, что осталась только боль.
- Ммм, какие нехорошие слова ты знаешь, - руки перехватили поперек груди, сжали, как игрушку. И все. Вышел на финальную позицию. Ловушка захлопнулась, и Маэглин понимал, что уже никуда из этого захвата не денется. Не захочет даже. Майа сильно, ритмично начал насаживать его на себя, с каждым толчком рискуя задушить насмерть, откусить ухо или просто разорвать. – Продолжай. Говори.
И Маэглин говорил. Выкрикивал то ругательства, то тайное расположение оборонительных отрядов. Саурон его даже уже не спрашивал. Только трахал и трахал, как заведенный, как неживой. Эльф держался, сколько мог. Он честно старался дотерпеть до конца. Но сколько майа так может – он не знал. Маэглин скороговоркой выплевывал все известные ему секреты. И в то же время мечтал, чтобы это все не кончалось. Не кончалось никогда.
- Это все?
- Да... все…
- Хороший эльфенок, - голос вдруг изменился, зашептал, почти нежно, так довольно. – Получай свою награду.
Мир снова крутанулся, и Маэглин упал спиной на уже смятые простыни. Айну – горящий как факел, лишь с едва растрепавшимися волосами – кинулся на него, словно хищник на добычу. Вокруг снова не было ничего, кроме пламени. Да и внутри – выжигало подчистую. Эльф притягивал его за шею еще ближе, поддавался навстречу – еще сильнее, выгибался, стонал, не верил! Происходило. Это с ним – происходило.
- Больше! Больше! – просил. Получал. Но почему-то не мог дотянуться до своего удовольствия. Маэглину стало вдруг страшно. Столько пройти, так низко пасть – и снова не узнать, как на той стороне, где тело не ноет. Может, все-таки происходящее - пьяная мечта?.. Он себя убьет, если это так. Нет… Нет. Эльф не отрываясь смотрел в дико-огненные глаза, понимая, что ничего реальнее быть не может. Он всматривался, пока не сообразил. Саурон был спокоен, с застывшей ироничной ухмылкой, будто и не участвовал в этом вовсе. Это. Это мешало. Напоминало сразу и об Идриль, и об измене. О ненужности. О том, что все как всегда. Ха! Вот когда он, наконец, вспомнил Идриль!
- Говорил же – глупые, - на лице расцвела невероятно соблазнительная улыбка. – И все, как один, хотите своей любви. Ты удивишься, как без нее легко.
Маэглин почувствовал, как его снова с силой дернули за волосы. Брови у майа взлетели вверх, идеально ровные зубы прикусили идеально налитые губы. Саурон застонал в голос, так протяжно и пошло… что Маэглина, наконец, накрыло. Он закричал, сотрясаясь под чужим бьющемся в оргазме телом… Легко. Нет, легко это не было.

Маэглин снова начал думать, когда казавшаяся привычной и вечной тяжесть перестала сдавливать грудь. Не его тяжесть. Чужая. Как он умудрился так привыкнуть к ней? Сколько времени провел в этих руках?
- Где-то около часа, если так нравится считать.
Маэглин поднял голову, но Саурон уже выходил из комнаты. Послышался плеск воды. Внутри. Этот голос был у него внутри. Он свел ноги, пальцами попробовал растерзанное, мокрое. Тело еще не начало болеть, но, безусловно, будет. Впрочем, не страшно. Ничего страшного. Абсолютно – ничего.
Эльф ловил за хвосты пробегающие мимо мысли, но так и не преуспел в этом. Там что-то было про «дальше», «выбираться», «как», «куда ушел», «вернись», «еще»… Побеждало молчащее, сонное счастье. Нега. Покой. И «Еще».
Он слышал смех, который беззвучно звенел внутри. Наверное, даже не предназначенный для его ушей. Что слуге Моргота – один падший эльда?
«Ты прав - ничего. Хотя приятно. Ты горячий эльфенок».
Маэглин заулыбался, как умалишенный. Схватился за собственное лицо мокрыми от чужой спермы руками, пытался стереть это довольство. Не мог.
«Что мне?..» - не додумал.
«Жди».
Шаги перестали звучать, где-то вдалеке хлопнули тяжелые створки. Маэглин, как пьяный, попытался сесть. Поморщился. Заковылял к бассейну.
Саурон ушел к вала. Не сомневался, только… ревновал, да? Но вернется. Вернется. «Жди». Он еще будет говорить ему о том, что делать в Гондолине. Маэглин выслушает для приличия. Выслушает, а потом прикоснется снова. Внутренний голос – не понять уже чей – ясно говорил, что, несмотря на выторгованную Идриль, другой близости он не узнает.

Часть 2

Заслышав знакомые шаги, Маэглин с небольшим сожалением захлопнул книгу. Он, наконец, худо-бедно разобрался с темным наречием и потихоньку открывал для себя дивный новый мир «селекции» (так в книге назывался этот процесс) драконов. Впрочем, дочитать можно и завтра. Эльф отложил книгу и встал со своего кресла. Скинул халат, пока шел до кровати – единственная вещь, которую ему тут выдали. Маэглин на коленях пополз к изголовью огромной тахты. Майа уже входил в комнату, когда он нашел пальцами черную лоскутную ленту и привычно обматывал ее вокруг запястий. Статус пленника Маэглин поддерживал ревностно. В противном случае было не вполне понятно, почему он все еще не уходит, а Саурон – все еще не прогоняет. Сын ночи поднял глаза на только что вошедшего айну, небрежно откидывая упавшие со лба пряди и закусывая нижнюю губу.
- А ты поднаторел, - усмехнулся он, но, вопреки ожиданиям, не приблизился.
- У меня было на это время, - игра, так игра. Маэглин уже выучил некоторые привычки своего… мучителя. Да, мучителя. Хочет подразнить после целого дня ожидания – пусть дразнит.
- Сколько ты еще, кстати, планируешь мне надоедать? – Саурон отошел к своему столу, где всегда стояло несколько свечей. Сегодня там было еще и вино. Принесли несколько часов назад вместе с обедом. Особенный вечер?
- Очень жаль, но никто меня искать не станет.
- И правда. Как печально.
- Надоело мое общество?
Айну вопрос проигнорировал. Он молча налил себе вина, сделал глоток, облизал заигравшие рубинами губы. Все внимание его было явно приковано к тому, что лежало на столе. Условная карта Гондолинской долины, почти законченная. Маэглину было неприятно на нее смотреть. И начинали затекать руки.
- Мне просить? – холодно осведомился он.
- Если тебе хочется.
- Не дождешься, тварь.
Усталый смешок стал ему ответом. Несколько минут тишину комнаты ничего не нарушало. Маэглин – тоже молча – смотрел на уже хорошо знакомые линии чужой фигуры. Сколько он уже здесь? Неделю? Может быть, две. Восхищение все никак не хотело уходить. Оно, наоборот, со временем становилось все отчетливее. Темный майа оказался не чудовищем из детской сказки. Он был… живым. С сомнениями, желаниями, мечтами. Это было Маэглину странно. Но и понятно одновременно.
- Похоже? – игриво поинтересовался Саурон и кивнул на карту. Он и сам знал, что похоже. Рисовка вообще не заняла у него, кажется, ни сил, ни времени. Просто откинул прошлой ночью ногу Маэглина, которую тот удобно устроил у него на бедре, взял грифель и стал накидывать на лист пергамента какие-то небрежные линии. Эльф даже сначала подумал, что он просто рисует. Не удивился бы. Он уже ничему не удивился бы. Пытаясь скрыть свой интерес, Маэглин поглядывал в сторону работы и только спустя несколько минут понял, что конкретно хочет изобразить майа. Надо отдать должное, в составлении карт по сбивчивым, перемежающимся стонами, описаниям Саурон был очень даже неплох.
«Он ни в чем не плох», - ввернул предательский голосок.
- Знаешь, этот контраст между тем, что ты позволяешь себе говорить, и тем, что позволяешь себе думать – почти милый.
- Рад, что нравится, - буркнул Маэглин. Но он, правда, был рад.
- Впрочем, ты не только в этом себя обманываешь, мальчик.
- Я думал, мы сошлись в оценке моего возраста как вполне зрелого.
- Исчезновение твое все-таки заметят, - не обратил внимания майа. – Тургон не из тех, кто упускает подобное из виду. А ты и так задержался дольше, чем могла бы потребовать обычная отлучка. Завтра отправишься обратно, и дальше – по плану.
Маэглин не сразу осознал, что подался вперед. Он все подбирал слова, но выдавить из себя ничего не мог. Конечно, эльф не собирался оставаться в темной крепости навсегда. И, конечно, понимал, что должен будет сделать в ближайший год, но… Но почему-то это казалось таким далеким и необязательным. Маэглин внезапно понял, что растворился в комнатах темного майа, забыв о многом, почти обо всем.
- Завтра. Хорошо, - наконец, произнес он.
Саурон, наконец, обернулся. В глазах плясали огоньки.
- Будешь по мне теперь страдать?
Сын ночи гордо вскинул голову, что, учитывая добровольно связанные и поднятые руки, наверное, выглядело забавно:
- Вспоминать буду. Страдать – нет.
- Какое неприступное сердечко, подумать только, - снова усмехнулся майа, прихватив свой кубок с вином и подходя к кровати. – А ведь эту тему мы с тобой так и не разобрали толком. Расскажи-ка о моей сопернице. Идриль? Так ты ее вспоминал?
- Нет, - Маэглин начал распутывать запястья. Неожиданное напоминание о возвращении будто отрезвило, и он снова… снова начал думать.
«Закрой, закрой», - шептал старый голос. Где-то в самой глубине своего сознания Маэглин понимал, что Идриль – единственная причина вылезти из кровати Саурона. Единственная причина не превратиться окончательно… во что-то, не вполне естественное. Он не очень представлял, как это все происходит, но точно знал, что такими темпами произойдет.
Майа склонил голову, с интересом наблюдая за этой внутренней борьбой, наверняка ему непонятной. Вряд ли он ведал любовь. Вряд ли мог. Может, поэтому и не спустил еще Маэглина обратно в пыточные. Сын ночи не привык себя обманывать, так что старался не забывать о том, с кем спит и за что заслужил телесную взаимность. Не за красивые глаза. Но какое чувство абсолютно точно не было чуждо Саурону, так это любопытство.
Эльф, наконец, освободил собственные руки. Он прятался от горящего взгляда. Скрывать свои мысли он не очень хорошо умел. Хотя, в последние недели, он и не старался это делать. Остальные тайны не сильно его занимали, а вот рассказывать об Идриль до сих пор казалось недопустимым. Волшебство – если вдуматься.
- Как хорошо, - задумчиво проговорил майа, потянув за пояс своей мантии, - что в обычном эльфенке столько неизведанных глубин. Поразительно долго мне не надоедаешь. Но я ведь и этот твой секретик узнаю, ты же понимаешь.
Ткань упала к ногам айну, обнажая тело, на которое и через тысячу лет вряд ли можно было бы взглянуть равнодушно. Маэглин нервно сглотнул, но твердо для себя решил держаться столько, сколько сможет. О, он знал, что Саурон выполнит свою угрозу. Сомнений в том, что у этого существа получается все задуманное, не было. Но это был вопрос чести. Поруганной и, казалось бы, уже несколько недель как выкинутой чести.
Майа обошел свое ложе, поставил кубок на пол. Горячие пальцы сомкнулись на еще не отошедших запястьях. Он как-то задумчиво поднял руку Маэглина, уже сам наматывая на нее черную ленту. На этот раз узел был вполне настоящий, так что освободиться уже было невозможно. Эльф не сопротивлялся. Знал, что бесполезно. Да и давно ли сам он предлагал Саурону эту игру?
Тем временем, привязанной оказалась и вторая рука. Маэглин немного подтянулся, чтобы было удобнее. Почти сел, но взгляда все еще избегал. По лицу побежали горячие прикосновения. Губы дрогнули под нежными пальцами. Ох, они могли быть бесконечно нежными...
- Ну же, не прячь своих глаз. А то все-таки прикажу их вырезать, - мурлыкнул в ухо.
- Не прикажешь. Тургон не из тех, кто упускает подобное из виду.
Саурон засмеялся. Такое с ним иногда случалось – искренний смех. Совсем не страшный. Очень приятный. И Маэглин все-таки посмотрел. Он любил видеть его в такие моменты… Тьфу, любил!
- Видишь, ничего страшного. Все тот же враг всего сущего, как ты часто говоришь.
Рука спустилась на шею, слегка сдавливая, будто пытаясь придушить. Это «будто» Саурон абсолютно точно услышал, потому что пальцы назло сжались сильнее. Маэглин непроизвольно напрягся, пытаясь вырваться из железной хватки. В такие моменты он опять вспоминал, что нежность и улыбки айну – вряд ли можно назвать искренними. Он, как мог, напряг шею, чтобы хоть немного воздуха проникало внутрь. Чувствовал, как собственные глаза наливаются кровью. Смерть вдруг перестала казаться несуществующей. В конце концов, карта Гондолина уже лежит на столе. Как просто. Как глупо! Теперь уж Маэглин не отрываясь смотрел в горящие глаза, хоть темнота и подбиралась к ним по краям. Сгущалась все сильнее вместе с пальцами, которые все сильнее сжимали. Кажется, снова ненавидел. Снова был готов сопротивляться, готов умереть.
- Совсем забыл про эту твою особенность, - услышал эльф. Пальцы ослабили хватку, и Маэглин с шумом втянул желанный воздух. В глазах окончательно потемнело, закружилась голова. Через какое-то мгновение накрывшее небытие расцвело тягучим ощущением. Таким, как в самом начале. Откуда… Когда Маэглин снова начал видеть, то даже не удивился. Майа уже сидел на его ногах, по капле выливая ему на грудь свое вино и тут же слизывая его самым кончиком языка. Сын ночи непроизвольно выгнулся, подставляясь под новую ласку. Раскрылся весь под снова забирающим его божеством. Бедра как-то сами непроизвольно подмахнули, будто приглашая опять вставить ему по самое... Рано еще, Маэглин знал, но все равно извивался под майа, задевая головкой то ли бархатную кожу на его животе, то ли – и от этой мысли совсем окаменело – член самого Саурона
«Хорошоооо».
Этот переход от боли к наслаждению, кажется, был самой любимой частью не только у Маэглина. Потому что опять: на чувствительной коже сосков сомкнулись зубы, а рука одновременно сжала оба члена, заставляя тереться головку о головку.
«Совсем забыл, что силой тебя не заставить, - журчало в голове, - а вот лаской – очень даже».
Губы смяло напрочь. Горячее дыхание ворвалось Маэглину в горло. Ему казалось, что он выдыхает только тот воздух, который отдавал ему Саурон. Вело. Вело нещадно и сильно. Пьянило не им выпитое вино. И снова сладкий туман опутывал сознание, оставляя ощущения, но подчистую выметая из головы все мысли…
«Идриль?»
Как гром в пустой зале. Маэглин резко отвернулся, разрывая поцелуй. Он пытался сосредоточится, удерживая в голове ту же пустоту, которая скрывала все его воспоминания, но она ускользала и таяла все четче вырисовывая лицо сестры и… ненавистного ему Туора. Проклятый хитрожопый майа!
Маэглин с силой дернул руками. Где-то в районе плеча хрустнула кость. Боль, хоть и не очень сильная по сравнению с тем, что мог сделать Саурон, отвлекла, и неясный образ снова растаял. Айну привстал, выпуская из рук изнывающую плоть.
- И надолго тебя так хватит?
- Меня хватит, - прохрипел Маэглин. Восстановить голос после недавнего удушья оказалось не так просто.
- Спорим? – холодно осведомился Саурон. Наверное, именно с этим выражением лица он мучил своих жертв. С этим настоящим лицом – холодным, будто мертвым, очень… рациональным – он слегка навис над Маэглином, отвел назад руку, изогнулся… Щеки у эльфа вспыхнули.
- Ты… Разве ты?.. – его член в руках майа медленно размазывал смазку между чужих ягодиц, предвкушение было нестерпимым. Маэглин застонал еще до того, как Саурон начал медленно проталкивать его в себя. Удивительно гладко входил в тугое отверстие. Удивительно сильно обхватывало со всех сторон. Начало трясти. Выглядело божественно.
- Я - что? – все тот же безразлично-мертвый тон.
Маэглин не удержался и двинул бедрами, до конца входя в чужое тело. Удар почти моментально ожег щеку, но было все равно. Не имея возможности схватить Саурона за бедра, эльф толкнулся снова.
- Еще раз – и выгоню в Гондолин с тем же стояком, с каким ты сюда пришел, - пообещал айну. – Или, правда, думаешь, что сейчас сверху?
- Просто… это так… так…
Саурон, хоть и медленно, начал двигаться, и Маэглин почти завыл. В какой уж раз в этой комнате. Но сейчас все было иначе, по-другому. Майа будто специально не торопился, дразня и пытая. Будь руки Маэглина свободны, он бы не послушал ни угроз, ни предупреждений. Но руки свободны не были, и Саурон двигался, медленно впуская в себя до конца, соскальзывая почти полностью… и по-новой… и опять...
- Да сколько можно? – застонал Маэглин. – Развяжи меня.
- Идриль? – хохотнула горящая темнота. Цена была понятна.
Эльф замотал головой. Снова попытался толкнуться, но майа будто предугадал его реакцию и полностью высвободил чужой член. Головка пребольно проехалась по ягодицам, и сын ночи зашипел… А его снова взяли в плен. Теперь уж не по-игрушечному.
- Идриль? – зашептал в ухо. Пальцы его чувствовались на запястьях. Вот-вот отпустит. Вот-вот позволит.
- Идриль, - кивнул Маэглин, ища чужие губы.
«Видишь, какой ты все-таки хороший эльфенок, - фэа тоже гладило и щекотало. Это у Саурона получалось не хуже, чем… Маэглин распахнул глаза, наконец, получив несколько резких сильных движений. Эру, как сладко, - Дальше, мой хороший. Дальше».
«Не любит. Она меня не любит», - сил говорить у сына ночи не было. Да и язык был занят – ласкал мучителя изнутри.
«А кого любит?»
«Развяжи»
«Ты ведь знаешь цену, темный эльф… мой темный эльф».
«Мооой,.. - запело внутри и начало повторять уже без отдыха. – Твой… твой…».
Саурон разорвал поцелуй и совсем вдруг остановился. Смерть. Маленькая смерть.
- Кого любит твоя принцессочка?
- Сына Хуора, - зло выплюнул Маэглин. Хотя он и не на человека сейчас злился. – Грязного потасканного бездомного, который пришел в долину якобы по велению валар.
Глаза у айну вдруг вспыхнули. Маэглин попытался снова до него дотянуться, но он его остановил:
- Человек, сын Хуора – возлюбленный дочери Тургона?
- Он ее блядский муж. Он отец ее грязнокровного выродка.
- Эльфик... – расплылся в улыбке Саурон – ты настоящее болтливое сокровище.
- Откуда столько радости? – Маэглин пропустил обидные эпитеты мимо острых ушей. Что на этот раз он рассказал?
- Оттуда, что падение Гондолина теперь еще немного желаннее для меня. Была такая сказка про наследника Тургона и Хуора*. Впрочем, не бери в голову, - майа снова взял в руку начавший опадать член, быстро возвращая ему былую форму. – А тебе я подарю почетное право убить и своего соперника, и его сына, хочешь?
- Хочууу, - вспыхнувшие было злость и застарелая обида снова плавились, исчезая в захватившем Маэглина пламени. – Я тебя хочу. Развяжи.
Вопреки ожиданиям, руки вдруг моментально оказались свободными. Майарское колдовство, наверное. Но оно Маэглина уже не очень удивляло. Он жадно обнял тело, которое извивалось на нем, перекатился подминая под себя. Ощутил, как чужие ноги обхватили его тело. Эльф себя забыл. Он запустил руки в горящие шелковые локоны, целовал тонкую шею, ключицы, теперь уж сам выбирая ритм для движений.
«Совершенство… совершенство», - пульсировало в его голове, пока он снова и снова входил до упора. Огненная темнота туго сжимала со всех сторон, так же как и чужие мышцы – сжимали его плоть. Маэглин ловил еле слышные порывистые выдохи, звучащие откровеннее самых пошлых стонов, а в голове звенело неподдельное чужое довольство – не телесное, иное, всеобъемлющее. Может, и не стоило ради такого беречь последний секрет? Сейчас казалось, что и он, и его любовник уже давно за пределами врат ночи. Что они вдвоем – в вечной непроглядной темноте. Но эльфу не было страшно. Эльф не хотел обратно. Он тонул в том, кто и был этой вязкой темнотой и - по странному стечению обстоятельств – единственным источником света. Тонул, умирал, пропадал - и искренне этим наслаждался.
Только бы завтра не наступало подольше... И надо бы попросить с собой ту недочитанную книгу.
- Я тебе не библиотека, - выдохнул ему в ухо Саурон.

Примечания:
* На счет Эарендила было два пророчества, одно другого для Мелькора хуже. Первое, как ни странно, брякнул Хуор, когда сказал Тургону, что от них двоих появится в Арде новая звезда (не слэш). А, как мы все знаем, их внук поплыл с сильмариллом за боженьками, нажаловался на Мелькора, те его свергли, а сам Эарендил стал звездочкой.
Мелькор тоже не доверял чреслам Тургона: «...Из всех его родичей более всего опасался Моргот Тургона, ибо приметил его еще в Валиноре, и, когда бы тот ни оказывался рядом, тень падала на сердце Моргота, предостерегая, что в некие, пока еще сокрытые времена Тургон станет причиной его падения.»
Было и второе откровение от более компетентного в пророчествах Намо:
"Такое пророчество произнес Мандос, когда Боги сидели на совете в Валиноре, и весть о его словах обошла всех эльфов Запада. Когда мир будет стар, а Силы утомятся, тогда Моргот, увидев спящую стражу, вернется через Врата Ночи из Безвременной Пустоты; и уничтожит он Солнце и Луну. Но к нему спустится Эарендель, подобный белому опаляющему пламени, и низвергнет его с небес. Тогда на полях Валинора грянет Последняя Битва. В тот день Тулкас сразится с Морготом, и по правую руку от него будет Фионвэ, а по левую - Турин Турамбар, сын Хурина, вышедший из чертогов Мандоса; и черный меч Турина принесет Морготу смерть и окончательную гибель; и так будут отомщены дети Хурина и все люди".(с) "История Средиземья", т. V, "Квэнта Сильмариллион"
Так что убить гаденыша в Гондолине было более чем удачной идеей

Часть 3
Конечно, он не отдал книгу. Он отдал Маэглину его одежду и походную суму, которая каким-то чудом осталась нетронутой. Он даже слов больше никаких не сказал, окончательно утратив интерес к абсолютно выработанному ресурсу. К выжатой до капли плоти. К порабощенной испачканной душе.
Это задевало, хоть Маэглин всегда понимал, что именно так будет.
Они снова шли по длинным коридорам, утонувшим в грязной черноте. Саурон снова был впереди и снова не оборачивался. Но вот Маэглин теперь ощущал себя совсем иначе. Место страха, который сопровождал его в прошлый раз, прочно занимала тоска.
Коридоры петляли, но эльф не отставал. Он вдруг почувствовал себя здесь... уютно. По крайней мере, лучше, чем в постоянно светящемся белом городе, где каждый глядел на него как на чужака, сколько бы лет не проходило. В Ангбанде на Маэглина никто не смотрел. Никто не задевал. Даже никто не отвергал. Им просто никто не интересовался бы теперь. Не Нан-Эльмот, конечно. И все же... все же.
Пространство внезапно разбежалось в разные стороны. Стало заметно прохладнее и свободнее. Маэглин посмотрел по сторонам, стараясь не отставать от быстрых шагов майа. Огромную залу - черную, разумеется, как и абсолютно все здесь - освещали от силы три чадивших факела. Этого, в принципе, хватало только на то, чтобы понять, в какой стороне двери. Уходящие вверх высокие потолки, дальняя часть помещения - все тонуло в непроглядном, и даже эльфийские, привыкшие к темноте глаза подводили.
"Предсказуемо", - шепнуло где-то внутри. Просыпался его голос. Хотя и не голос уже, так, голосок. Но он был прав. Черный цвет для темной крепости, белый город - для светящихся эльдар. Пошло.
- Драконов видел, щенок? - голос майа вырвал Маэглина из раздумий. Холодный, безразличный голос. Уходящая к дальней стене фигура.
- Видел, - буркнул сын ночи, снова прибавляя шагу и вспоминая недочитанную книгу.
- Тогда ты знаешь, как черен пепел после их огня.
Маэглин остановился, пораженный. Он присел, не боясь уже рассердить своего провожатого, и мазнул пальцем по какому-то маслянистому полу. Тут, на полпути от двери и до двери, вдали от стен и убогих факелов, было вообще почти не видно, что там, под слоем чуть ли не закаменевшего пепла. Зато даже этого света хватало, чтобы увидеть заразное черное на собственных пальцах.
Эльф поднялся, не решаясь спросить, как так вышло.
- Стой, - вдруг кинул через плечо Саурон, совсем, видимо, не заметив, что тот и так уже давно не идет за ним. Майа резко развернулся и направился к центру залы, в ту ее часть, которую даже видно не было. Он бы уже и сам пропал в этих сумерках, если б огнем не горел.
- Куда ты? - испугался эльф.
- Я сказал, - острыми осколками по слуху. - Стой.
Волна горячего воздуха оттолкнула Маэглин к черной испачканной стене. Он даже не сразу поднялся на ноги, так сильно ударился спиной и неровные шершавые выступы.
Но возразить эльф ничего не успел. Саурон уже шел к центру зала. Только вот далеко он отойти не успел. Воздух вдруг зазвенел. Он похолодел и нагрелся одновременно. Маэглину стало невероятно тесно. Словно дышать было вовсе нечем. Сердце забилось так часто, как будто собиралось разорваться на куски. Поначалу даже не страх - необъяснимая паника. Необъяснимое желание уползти, спрятаться, перестать существовать прямо здесь и сейчас. И только тогда стало уже по-настоящему страшно. Потому что Сын ночи понял, кто оказался рядом.
Он кинул быстрый взгляд на своего спутника, чтобы... что? Решил просить у него защиты?
"Глупо, глупо, глупо!" - плевался внутри собственный голос. Снова окрепший и набравший силу из-за безотчетного абсолютного страха.
Он рефлекторно попятился, хотя было уже и некуда, мысли путались и никак было не решить, что делать, куда бежать, где спрятаться. А сердце все набирало обороты. Воздух еле врывался в его легкие короткими отрывистыми глотками. Маэглин почувствовал, как трясутся руки...
Он с отчаянием снова посмотрел на Саурона, тот остановился в середине залы и склонил голову на манер виноватого ребенка. Словно к наказанию приготовился. Эльф бы сам рассмеялся, что этот... этот может так вести себя. Но смеяться не хотелось.
Прошла, кажется, целая вечность прежде, чем яркая сияющая фигура майа вдруг взмыла вверх. Маэглин подался назад от неожиданности, но уперся лопатками в стену. Бежать было действительно некуда, и он посмотрел на тело своего вчерашнего любовника, которое висело в самой сгущающейся тьме. Висело и не сопротивлялось.
Это была не тишина. Но слова не звучали. Шептали стены, вибрировал воздух, звенела, кажется, сама ткань телесного мира. Маэглин так и не услышал вербальных звуков, но точно осознал, что темный огромный Хаос - заговорил со своим приспешником. И добрым этот разговор не был.
Саурон не отвечал. По крайней мере иной мелодии в молчаливом шуме эльф не улавливал. А потом... в темной зале, которая, казалось, совсем утонула в вязкой липкой черноте, вспыхнули две обжигающие звезды.
Маэглин никогда не видел сильмариллов и, если быть откровенным, даже не думал об этих проклятых камнях. Мать много рассказывала о творениях Феанора, но детское любопытство вполне удовлетворили книги из библиотеки Гондолина. Сын ночи не был мечтателем. Он знал, что ему - младшему и нелюбимому, какому-то случайному - отпрыску большого семейства вряд ли доведется их увидеть.
На самом деле, вплоть до истории с Лютиэн он думал, что никому уже не доведется.
Может, поэтому, а, может, по какой другой причине, сильмариллы показались ему донельзя глупыми и неуместными. Здесь. В черноте. Они были лишними и будто... тут от них страдали тоже. Потому что этот настырный яркий свет резал отвыкшие глаза. Резал как будто даже кожу. С ними было неуютно. Маэглин, прищурившись, поднял взгляд на Саурона и вдруг осознал, что тот тоже болезненно отворачивается...
- Вы ослепите меня, мастер, - подтвердил майа, переходя на привычный язык. Услышал его, что ли? Слушал? Только вот голос Саурона звучал теперь совсем иначе: не раздраженно, а звонко, богато, уверенно. Словно миллионы разных колокольчиков и колоколов пели под большим, наполненным воздухом куполом. Словно тысячи готовых к бою эльдар одновременно подняли к небу свои наточенные клинки. Он висел в темноте, как сломанная игрушка, как запутавшаяся в нитках марионетка. Но то, что видел Маэглин, походило на военный парад. Когда выставляешь напоказ всю свою начищенную до блеска броню, стараясь не думать о том, что эта броня может и не спасти.
- Ты и так слеп, - голос.
Только голос. Всего лишь голос, да чертовы камни. А Маэглин понял: они никогда его не победят. Они, как муравьи, будут бегать вокруг огромной крепости, убивать смешных орков, которых им дают на потеху. Жертвовать собой, пытаясь одолеть то, что просто не может умереть. Даже ослабеть не может. Ведь самой страшной пытке Моргот, очевидно, подвергал себя сам, терпя отвратительный свет феаноровых камней. И даже это - было бесполезно. Не умаляло его власти над той землей, которую они смешно звали своей...
Маэглин ощутил, что свет стал ярче.
"Он смотрит на тебя, - испуганно зашептало внутри, - он тебя увидел".
Его, наверное, только проклятое нолдорское упрямство не подвело. Только оно - непонятно, откуда взявшееся, ведь нолдо он себя не считал - вдруг заставило вскинуть подбородок. Эльф оперся рукой о стену и выпрямился под невозможным слепящим светом, готовый к тому, что его сейчас раздавит, снесет, перемолотит...
- Эльфа у стены я тоже прекрасно различаю, - все тем же победоносным тоном сказал Саурон.
Маэглин не видел глаз Моргота. Он даже не был уверен, что там есть лицо. Смотреть на сильмариллы было больно, а в сторону Темного - просто страшно. Поэтому своей "жертвой" эльф выбрал майа. Он уставился на подол его туники и дивился, как спокойно и безропотно сносит тот неестественную позу.
Воздух снова будто застонал. Говорил ли Моргот или выплевывал свое мнение, но на этот раз Саурон не смолчал. Его тело вспыхнуло - ярче. Как и жалкие факелы вдоль стены. Зала зазвенела, и стало видно лучше. Впрочем, огромный сгусток ощутимого противоестественного зла - был совсем не тем, на что хотелось смотреть. Фигура вала исполинской горой уходила куда-то под высокий потолок, будто согнувшаяся в три погибели, чтобы влезть в это темное вместилище. Оттого казалось, что лицо - то место, где оно должно быть - неестественно находится прямо посередине тела. Это было настолько страшно и настолько не умещалось в привычный физический мир, что сын ночи даже перестал бояться. Все вдруг показалось плохим сном, страшной сказкой, рассказанной на ночь. Той самой проигранной битвой с залитыми кровью полями, которая так долго являлась ему во снах в последние десятилетия.
Маэглин перевел взгляд на лицо майа, сам не понимая, что хочет увидеть. Но такого совсем не ожидал. Саурон... улыбался. Из прокушенной губы сочилась тонкая струйка крови, глаза горели неприкрытой злостью, но улыбка была покладистой и чуть ли не заискивающей. Неужели Темный этого не видит? Или, быть может, наоборот? Видит слишком хорошо?
- Ты заигрался, - снова заклокотала тьма. - Убей его и возьми мне Гондолин.
- Гондолин будет ваш, мастер, - тихо, но уверенно ответил слуга. - Именно для этого эльф мне нужен живым.
- Ты уже упустил одного пленного не так давно. Человека ты тоже выпустил специально? - тьма издевалась, это было слышно.
- Нет, - еще более елейным и спокойным тоном ответил Саурон, но его руки сжались в кулаки, а факелы запылали так ярко, как им никогда не было предначертано. - Тот случай как раз выходил за пределы моего плана. Поэтому закончился тем, чем закончился. Вы это знаете.
- Твои планы, - усмехнулась тьма. - Жалкое зрелище.
- Да. Владыка, - Саурон кивнул, сжимая губы в тонкую линию. - Зато ваш обязательно сработает. Ведь если бы не та ошибка с покинувшим мою крепость человеком и девчонкой, вам бы не подвернулось случая...
- Замолчи, - устало сообщила бездна, и майа рухнул на пол. - Лесть мне наскучила. Твое стремление меня переиграть - тоже. Гондолин.
- Вы сами меня этому учили. И сами от меня этого требовали, - Саурон поднялся на ноги, показательно отряхивая свою мантию от пепла. Но тень уже рассеивалась. Сильмариллы будто черной вуалью подернулись. Все еще нестерпимо сияя, они падали на дно мутного моря, становясь все дальше, меньше... Маэглин как завороженный смотрел на это действо и вскрикнул от неожиданности и боли, когда его с силой дернули за волосы.
- По дороге сочинишь стишок о красоте этих бесполезных камней, эльф, - майа с силой толкнул его в сторону выхода, и только это выдавало в нем раздражение и злость. Голос был ровным. Отвратительно ровным. - Иди быстрее, если не хочешь сразу же попасть на второе свидание.
Маэглина не слушали собственные ноги, но он, как мог, переставлял их. Перспектива снова увидеть хозяина Ангбанда, хоть на мгновение остаться с ним один на один придавала столько сил, что можно было спокойно добежать до Гондолина и вовсе без ног.
Мнимый уют темной обители — как он вообще мог такое подумать?
Сын ночи шел, не оглядываясь на майа, который теперь был позади. В голове не укладывалось и то, как можно было добровольно сюда прийти. К нему, к Мелькору. О смысле услышанной беседы Маэглин тоже хотел подумать, но у него не получалось. Как только он снова пытался это сделать, всего просто пронзало волной ужаса. Банального, липкого и невозможного страха.
И почему-то чем дальше он уходил от выжженной залы, тем страшнее становилось. Может, оттого, что с каждым шагом все отчетливее становилось осознание, с кем была эта встреча. Встреча, которую он умудрился пережить. И даже не потерять ничего. Ну, кроме души и чести... подумаешь... «Не страшно ведь», - успокаивал голос, снова толкая вперед.
Но злой сон окончательно вступил в свои права.
Маэглину чудилось, что он уже бежит и делает это быстро. Коридоры все не кончались, стены — не расступались, а потолок стал нависать ниже. В какой-то момент ему вообще показалось, что он бежит на месте, бессмысленно переставляя ноги. Он с ужасом оглянулся назад, моля Эру, всех валар и всех своих несуществующих хранителей о том, чтобы Саурон оказался сзади. Потому что если его там нет, то он потерялся, навечно застрял в черных коридорах. Слепой муравей...
- Я здесь. Иди, - отозвался айну. Казалось, он задумался и его раздражало присутствие рядом кого-то еще.
Маэглин кивнул и даже облегченно выдохнул. Он всю жизнь кого-то раздражал. Это было привычно, это было нормой и даже немного успокаивало. В итоге то ли защитники услышали, то ли погибать здесь он действительно не должен был, но сын ночи все же достиг выхода из крепости. Они вдвоем вышли на открытую площадку в каком-то внутреннем широком дворе. Эхо шагов побежало в стороны, больше не стиснутое узкими коридорами, разлетелось гулко, отскакивая от исполинских каменных стен вокруг. Холод мира-без-потолка тоже быстро забрался под одежду, сжал кожу в миллион мурашек, но это было даже приятно.
Пройдя через каменный плац, Саурон обогнал своего недавнего пленника и зашел в какое-то строение. Маэглин последовал, почти сразу понимая, что это конюшня. У входа вскочил со стула орк, но майа едва уловимо кивнул головой в сторону, и стражника след простыл. Быстро, не сворачивая, они подошли к загону с огромным темным жеребцом.
- Твою лошадь съели. Возьмешь этого и отпустишь, когда подберешься к оборонительным горам. Его не должны видеть в Долине. Дальше по плану. Начинай действовать не сразу. Дай подозрительности Тургона уснуть. За неделю до штурма получишь весть. Езжай.
Саурон кивнул на седло и упряжь, которые висели на стене сбоку, развернулся и пошел обратно. Все у Маэглина внутри сжалось. Опять. А голосок захихикал: «Глупый».
- Подожди, - окликнул он айну. - Я хочу...
- Мне уже все равно, чего ты хочешь.
- Как ты терпишь его? Зачем? Он же презирает...
Маэглин не успел ни договорить, ни понять, что случилось. Просто ребра вдруг вспыхнули яркой, ослепительной болью. Он упал, схватившись за невысокую дверь загона, а боль зазвенела снова, уже с другого бока. Так быстро, остро, неожиданно, что он даже закричать не смог.
- У тебя был шанс уйти отсюда невредимым, - услышал он над своим ухом голос, снова сахарный, снова ласковый - страшный. Руки Саурона, те самые руки, к которым Маэглин уже успел привыкнуть, стали расстегивать его тунику. Нежно. Это было почти нежно. - Я берег твое тело, чтобы не тратить потом сил. Но ты сам виноват, эльфенок. Ты сам.
Маэглин, наконец, отдышался и поднял взгляд на того, с кем делил постель. На лице — настолько неестественная, острая улыбка, что почти оскал. Звериная пасть. Горящие глаза. Острые когти, стягивающие рубаху, задевающие кожу.
- Бойся, правильно, - Саурон кивнул.
- А как же Тургон? - прошептал Маэглин. В голове снова стало пусто. Сработал приобретенный в Ангбанде инстинкт: раздевают — значит, будет хорошо. Что за глупость? Он засмеялся и сам, смотря на Саурона снизу верх. - Как же Тургон поверит мне, если я приду калекой? И к чему беречь одежду, если я, скорее всего, не смогу волочить своих ног?
- С чего ты взял, что вообще теперь к нему пойдешь? - айну присел на корточки, оказавшись на одном уровне со своей жертвой, улыбнулся... А потом его лицо вдруг расплылось. Маэглин отпрянул, но далеко уйти не смог — спиной снова уперся в непреодолимое препятствие, все тот же проклятый загон. С лица Саурона стекала плоть. Она просто текла вниз кровавым месивом, оголяя красные мышцы, белые кости, глазные шары... Она текла, теплая, падая ему на ноги, на живот и руки. Ужас был еще и в том, что чудище не на секунду не останавливалось, продолжая раздевать. Оно стянуло рубаху, чуть не разодрало завязку на штанах, просто откинуло сапоги.
Когда обездвиженный паникой и тошнотой Маэглин оказался совсем нагим, на голом черепе с горящими глазницами снова начала появляться плоть. Она росла быстро, слой за слоем покрывая кость. Совершенно незнакомое чудовище отвернулось от него, прошло до крюка, на котором висели сбруи и упряжи. С минуту, наверное, оно увлеченно выбирало, что взять, вертя в руках то одну, то другую узду. А когда повернулось снова...
- Нет, - прошептал Маэглин.
- Да, - улыбнулся ему другой Маэглин, точно такой же. Разве что волосы были все еще рыжими, хотя... Сын ночи нервно вглядывался в огненные локоны, но почему-то больше не мог уловить их цвета. Знал, что рыжие, но все будто рябило. Он сморгнул, а когда посмотрел на мучителя снова, отличий уже не было вовсе. Перед ним стоял он сам. Сын Аредэли Белой и Эола Темного, одетый в шикарную длинную мантию, улыбался нагло и... Маэглин снова нервно усмехнулся.
- Ничего у тебя не выйдет. Или думаешь, кто-нибудь видел меня с таким выражением самодовольства на лице?
- А это для тебя подарок, - снова пошел к нему другой Маэглин. - Посмотри, каким мог бы быть. Уж такого обожаемая Идриль полюбила бы... Впрочем, может, еще полюбит.
- Нет, - снова прошептал сын ночи. Улыбаться мгновенно расхотелось. Он вскочил на ноги, не обращая внимания на наготу. - Нет!
На этот раз возражать второй Маэглин не стал. Он быстро метнулся куда-то чуть в сторону, перед глазами настоящего эльфа мелькнули кожаные ремешки, а о зубы болезненно что-то ударилось. Сын ночи попытался вывернуться, вскрикнул, но только невольно помог своей копии — во рту моментально оказались железные удила, которые больно впились в уголки губ. Кожаные ремни моментально стянула чужая рука, один из них больно впился в переносицу. Саурон дернул за поводья, и голова Маэглина болезненно запрокинулась назад. Он попытался достать его рукой, ударить локтем, но все та же проклятая упряжь уже стягивала его запястья за спиной.
Обездвиженный всего за пару секунд, эльф попытался развернуться, ноги-то еще были свободны, но последовал толчок в спину — и его буквально вжало в дверь загона. От удара в грудь воздух со свистом вырвался из легких, в глазах потемнело.
- Хочешь, оставлю тебе жизнь? - услышал Маэглин свой собственный голос. Тот же, каким он говорил, когда был зол, но старался этого не показывать. Сходство было... Саурон что, все это время в спальне разучивал его повадки?! - Когда Гондолин падет, расскажу, как ее трахал. Хочешь?
Маэглин замычал, яростно мотая головой, но Саурон не останавливался:
- Одним больше в постели твоей сестренки, одним меньше... А хочешь, расскажу ей, как трахал тебя? Чтоб ей не казалось, будто она для тебя одна-единственная?
Эльф дернулся, но в воздухе что-то хлестнуло, и кожа на ягодице вспыхнула. Он скосился в сторону и понял, что мучитель прихватил с крюка не только упряжь. Воздух зазвенел снова, удары посыпались один за другим.
Сначала Маэглин терпел, зубами впиваясь в железные удила. Это только начало - он прекрасно понимал, но поразительно быстро привык к мысли, что скоро умрет. Его даже почти не мучило то, как он это сделает. Не как его дед, не как дядя. Впрочем, на чужую семейную гордость ему уже давно было все равно. Смерть — и есть смерть. Он приготовился к ней, закрыв глаза и молча снося удары. Он уже чувствовал, как сознание начинает пропадать из-за постоянной боли... Ему даже вдруг показалось, что удары стали легче, мягче.
То, что они действительно стали другими, он осознал, только когда на его член легла горячая рука. Сын ночи распахнул глаза, пытаясь оглянуться на мучителя. Но в результате посмотрел вниз - на то как собственные пальцы снова... Какая злая ирония злого майа: он ведь снова сам себя ублажал.
«Нет! - закричал голосок внутри. - Нет, нет, нет, нет... Убей! Пусть он убьет!».
Но майа снова это делал. Майа снова его ломал, а не убивал. Не пытками, не болью. Его же собственной похотью. Маэглин ненавидел себя, но не мог не чувствовать, как тело снова откликается на извращение. Удары стали совсем нежными. Скорее, гладили раздраженную, красную, в нескольких местах порванную кожу. И эта проклятущая рука, которая точно знала, как надо...
В какой-то момент плеть и вовсе пропала, зато между ягодиц Маэглин ощутил ее рукоятку. Но вот ведь — он этому обрадовался. Твердый предмет медленно входил в него, а он — не сопротивлялся, расслабляясь, подставляясь...
- Я обещал отправить тебя обратно с тем же стояком, с каким ты сюда пришел, не так ли? - прошептал на ухо майа и захохотал. Маэглин пытался то толкнуться в руку, то подставиться, чтобы им овладели, а то и вовсе хотел вывернуться из лошадиных пут, вспоминая, что унизительно — желать своего мучителя. Но у него не получалось ничего из этого. Саурон врал. Было не так, как раньше. Было хуже. Теперь, когда сын ночи знал, чего хочет, знал, как это бывает, знал, что чувствует, когда сзади в него входит огромный горячий член... знал, что этого действительно больше никогда не будет, и ему бы, по идее, этому радоваться. Знал, что снова проиграл. Он заплакал, опуская голову со спутанными волосами:
"Пожалуйста... Я умоляю тебя, в последний раз", - внутренне попросил Маэглин.
- Нет, - равнодушно ответил Саурон. Пальцы еще едва уловимо щекотали его собственную уздечку. Тело пронзала нестерпимая болезненная судорога. Маэглин молился, чтоб это уже хоть как-нибудь закончилось. Но когда легкие прикосновения вдруг действительно прекратились, заплакал только сильнее.
- И запомни обо мне еще одну вещь, - обжигающим дыханием по шее. - В твоем понимании я гораздо хуже, чем Мелькор.
Маэглин почувствовал, что упряжь уже не сжимает, кожаные ремешки упали на потную, раскрасневшуюся спину, мазнули по бокам. Колени подогнулись, и он рухнул на закиданный сеном грязный пол. Отпущенный на волю узник потянулся к собственной плоти, в несколько сильных движений доводя до столь долгожданного облегчения.
Боль, вспышка, пустота.
Дрожащей и перепачканной в собственной сперме рукой Маэглин вынул плеть, стянул упряжь, откинул волосы с заплаканного лица. Какое-то время просто сидел, бесцельно смотря перед собой и пытаясь не думать о том, что сейчас сюда вернется орк... Орк. Он потянулся за издевательски-аккуратно снятой с него одеждой. Оставленная ему жизнь тоже была насмешкой, и в услышанных словах сын ночи больше не сомневался. Саурон был гораздо, гораздо хуже Мелькора. Ведь, в отличие от своего хозяина, майа уничтожал не физически.


Иллюстрации к тексту
ipic.su/img/img7/fs/1.1441603503.png
ipic.su/img/img7/fs/inthebed.1441709030.png
ipic.su/img/img7/fs/maeglin.1445002377.png
ipic.su/img/img7/fs/MaeglinsSau.1445247160.png

@темы: тексты, Sauron, Первая Эпоха, Maeglin, NC-17

---

[Epic Arda slash]

Немного иное развитие отношений, нежели на предыдущем арте на тему


Автор: ссылка на арте
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Саурон/Келебримбор
Жанр: романтика
Рейтинг: PG-13

@темы: арт, Celebrimbor, Sauron, Вторая Эпоха, PG-13

---

Моё с последней Зимней Битвы.

[Amarth]

Персонажи: Маэдрос/Фингон
Рейтинг: PG-13


Laurelin time by Righon on DeviantArt

@темы: Maedhros, арт, Fingon, Предначальные Дни, PG-13

---

[Epic Arda slash]

Продуктивного всем вторника - и отлично написанного текста для...мммм... бодрости

Название: Mael
Автор:Randis
Форма: текст
Ссылка на оригинал: ficbook.net/readfic/5457178/14046321?show_comme...
Размер: мини
Пейринг/Персонажи: Хадор/Финголфин
Жанр: PWP, романтика
Рейтинг: NC-17


Я чищу яблоко. Кожура мягко падает на чеканное блюдо, а я все думаю, что зря так наточил нож. Как бы палец себе не отхватить. Руки-то дрожат.
Руки дрожат, лицо горит, и тело как в огне тоже. Чуткие пальцы короля перебирают мои волосы, плечом я касаюсь его колена – сижу на полу возле его высокого кресла. Мог бы сидеть напротив, но тогда между нами будет шахматная доска. Глаза б мои на нее смотрели!
Двигать фигурки по клетчатой доске мне и прежде давалось с трудом. Не вижу я за резными фигурками отряды пехотинцев и конников, и правила мне не по душе. А король шахматы любит.
Странное дело, когда мы вдвоем, у меня язык не поворачивается назвать его по имени. Оно длинное и холодное, что на одном языке, что на другом. Потому так и зову государя Финголфина королем. Даже когда его сильные пальцы ласкают мои плечи, даже когда целую его неулыбчивые губы, даже тогда.
- Нет, это бессмысленно, - aran nin хмурит брови, разглядывая шахматную партию. Я и без него знаю, что загнал себя в такой тупик, что не выбраться. Не удивительно, в общем-то. Какая там игра, когда случайное соприкосновение коленей заставляет мое тело гореть огнем.
Король переводит взгляд на меня, и я вижу, что в уголках его глаз прячется улыбка. Я бы смотрел в эти глаза вечно, хотя иногда они вытряхивают из меня душу, так что горло перехватывает, а в груди саднит.
Я откладываю нож и несчастное яблоко в сторону. Перехватываю узкую ладонь короля, стискиваю, прижимаюсь губами. Внутри меня – жар, сердце колотится так, что отдает в висках, затвердевшая плоть стоит колом. Думаю, как же это мучительно – любить моего короля, aran nin, так, как люблю его я, когда мучающей меня жажде не найти выхода, когда настоящая близость невозможна, а любые другие ласки хоть и дают телу облегчение, но оставляют привкус горечи от этой невозможности.
Нет, я-то знаю, как можно. Ходил я в дом к одной вдове, которая проделывала такие штуки, от которых у меня до сих пор пунцовеют щеки. Но здесь-то совсем другое дело. От одних этим мыслей мне становиться так мучительно стыдно, что я прижимаюсь лбом к руке короля и молчу
Он видит меня насквозь, конечно. Запускает в мои и без того растрепанные волосы вторую руку, перебирает пряди. От этой нехитрой ласки у меня по спине бегут стаи мурашек.
- Будет тебе, - говорит aran. – Или думаешь, будто я не хочу любить тебя, будто не хочу присвоить тебя себе без остатка?
- Я и так твой, - голос мой звучит хрипло. Мне мерещиться какой-то призрак насмешки в словах короля, как будто он уже все решил, а я, дурак, придумал себе невесть чего. Его пальцы оказываются у меня мне на шее, я вздрагиваю.
Как в тот раз, когда наши руки случайно соприкоснулись на перилах балкона, и я понял, что мне не скрыть того, что мучило меня как будто бы целую вечность. Тогда я увидел, как на жестких губах короля появляется улыбка, и в этой улыбке прощение моей дерзости и моего безумия, а еще – обещание взаимности. Я был умереть готов за еще одну такую улыбку. Да и сейчас готов, чего уж там.
- Aran, - начинаю я, - а как?..
Закончить вопрос я не в силах. Мне и так провалиться под землю хочется.
- Если я начну рассказывать тебе, - мой король разглядывает меня, чуть склонив голову на бок, в глазах искры сдерживаемого смеха, - ты сгоришь от стыда во время моего рассказа, laurenya. Но делать что-то подобное тебе уже случалось, так что справишься.
Когда я понимаю, что именно он имеет в виду, мне становится так жарко, что заканчивается воздух. Моего короля как женщину!.. Сам я ради него был готов, но даже думать не смел об обратном. У меня на губах множество возражений, но он склоняется ко мне и говорит почти в самое ухо, обжигая кожу дыханием:
- Не буду ничего слушать. Я так хочу.

В опочивальне горят свечи, но их слишком мало, чтобы разогнать темноту. И это к лучшему – не так видно, как у меня горит лицо. Я припадаю к губам моего короля так жадно, как измученный жаждой припадает к чаше с водой. У эльдар одно слово для жажды и желания – mael. У меня перехватывает дыхание, когда его руки скользят по моей спине, легко, почти невесомо. Мое тело изнывает от необходимости в более настойчивых ласках, но я даже поцелуя прервать не в силах.
Мы лежим нагие на широком ложе, смоляные волосы короля разметаны по подушкам. Если бы не огонь mael, в котором плавится мое тело, я бы был счастлив просто уткнуться в них лицом и молчать. Но кровь гудит в ушах, от желания мне и сладко, и мучительно. Я, наконец, прерываю поцелуй и прижимаюсь губами к шее, скольжу осторожно вдоль бьющейся жилки. Сильные руки короля ласкают мою спину и плечи, напряженная плоть соприкасается друг с другом, зажатая между нашими телами. У меня голова кружится от желания и жажды, но сделать что-то большее я робею. Только целую медленно впадинку над ключицей и крепкое плечо. Белая кожа пахнет драгоценным маслом, привезенным с далекого юга, и этот запах дразнит ноздри.
- Ну, laurenya, - голос короля прерывистый, хриплый, и мне от этого так сладко, что словами не описать, - знал бы, что ты будешь так робок...
Пальцы его то выводят у меня на спине замысловатые узоры, то до боли стискивают мои плечи, шею, затылок. Я целую его почти грубо, и тону, безвозвратно тону в серых глазах aran nin.
Меня как будто подхватывает теплая волна и тянет за собой. Я чувствую чужое желание почти как свое, и противиться этому не хватает никаких сил. Я приподнимаюсь на локтях, чтобы видеть лицо моего короля, моей невозможной любви, его припухшие от моих поцелуев губы, безумный, яростный огонь в глазах, который он прикрывает ресницами.
Я беру его, умащенного драгоценным маслом, беру медленно, потому что у меня самого перехватывает дыхание от этой невозможной близости, от ее сладости, почти болезненной, такой, что у меня стон застывает в горле. Там внутри туго и жарко, и мне хочется вколачивать себя в него, пока перед глазами не потемнеет, но я держусь.
Пока пальцы короля не начинают ласкать мою поясницу и задницу, принуждать меня двигаться быстрее.
- Aran! - вздох срывается у меня с губ стоном, живот сжимает сладкой судорогой.
Он обхватывает мой затылок ладонью, прижимает к себе, целует уголок губ, мочку уха, дыхание у него неровное, губы обжигающе горячие. Он поддается мне навстречу, и я теряю остатки рассудка.
Я перехватываю руки моего короля за запястья, прижимаю их к простыням. Я беру его глубоко и быстро, и жестко, и тело мое терзает такое мучительное наслаждение, что воздуха в груди не хватает. Я кончаю, судорожно пытаюсь вдохнуть, потом в изнеможении прижимаюсь к сильному телу подо мной. Меня обнимают руки и такое странное чужое тепло, мы ближе друг к другу, чем были когда-то прежде.
Начатое надо закончить, и я заставляю себя снова приподняться на локтях. Слизываю соленую каплю пота с груди aranya, веду языком ниже, по животу, чуть прихватываю зубами четко очерченные мышцы на животе.
- Что ты творишь, а? - мой король пытается говорить насмешливо, но голос подводит.
Он все еще хочет меня, и я не могу не дать ему удовлетворить это желание. Я беру в рот, так глубоко, как могу, и стон, хриплый, прерывистый, который я слышу - самая сладкая награда для меня.
В конце я чувствую отголосок его наслаждения почти как свое собственное. Я обнимаю aran nin, прижимаюсь лбом к его плечу, шепчу что-то не шибко связное. Он гладит меня по волосам, кажется, смеется едва слышно, и это как невозможно, что я не удерживаюсь. Нахожу его руку, стискиваю в пальцах, Говорю невнятно, все еще не в силах поднять на него глаза:
- Люблю тебя, aran. Знал бы ты, как люблю.

@темы: тексты, Fingolfin, Первая Эпоха, NC-17, Hador

---

[Epic Arda slash]

Пейринг, который, если подумать, многим даст фору - ибо столько в нем намешано, настолько он кипит чувствами и настолько неоднозначен

Автор: pbs.twimg.com
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Феанор/Финголфин
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13

@темы: арт, Fingolfin, Предначальные Дни, Feanor, PG-13

---

[Epic Arda slash]

На мой взгляд - самая горячая пара Второй Эпохи

Автор: youzhidaizhebaoziqushangyue.lofter.com/post/1d0...
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Саурон/Келебримбор
Жанр: драма, ангст, нон-кон
Рейтинг: R

@темы: арт, Celebrimbor, Sauron, Вторая Эпоха, R

---

Страшненького

[Amarth]

Название: Всполохи
Автор: Amarth
Форма: текст
Размер: мелкомиди
Пейринг/Персонажи:Мелькор/Нерданель, Нерданель/Феанаро, Мелькор/Майтимо, Мелькор/Ариэн, Финдэкано/Майтимо
Жанр: Ангстище-драмище
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: Мелькор желает Нерданель, но ему никогда не получить её. Однако он не из тех, кто смиряется.
Примечание/Предупреждения: АУ, нон-кон, психическое расстройство. Помимо слэша есть гет!

Мелькору никогда не забыть тот миг, когда оковы, на протяжении долгих веков тянувшие его руки к земле, с грохотом рухнули, когда перед ним разомкнулись высокие каменные врата обители Намо. Разомкнулись, чтобы впустить свет Древ в холодные, сумрачные чертоги. Чтобы сам узник, нет, более не узник, но раскаявшийся, освобожденный, он смог ощутить тепло Благословенной Земли, что окутывало теперь его тело и душу словно мягкая, невесомая накидка.

Да, мятежный и раскаявшийся, он знал, что чувство свободы, теснящееся сейчас в его груди, — это во многом иллюзия. Пусть и до срока, пока братья и сестры не уверятся в свершившемся очищении. Однако сейчас он не волен был выбирать свою дорогу, его путь лежал в Круг Судеб, где остальные валар примут решение о его дальнейшей судьбе. А вон и соглядатаи, — две лиловые тени скользили чуть в стороне, — ни дать, ни взять, кто-то из младших майар Судии. Страховали, чтобы освобожденный узник не сбился с пути? Или следили, чтобы не натворил чего? Плевать, всё пустое. Ведь Мелькору и самому было крайне любопытно, что скажет любимый братец после столь долгой разлуки.
Мелькор шел к горе Таникветиль, впитывая, запоминая все, что видел и чувствовал на пути. Тепло, свет, шелк травы под босыми ногами, шелест листвы на ветру, щебет птиц, шорохи шагов, отдаленные звуки города. Вала не пытался оценить или понять, он просто чувствовал, наслаждался новым, незнакомым и непривычным и в тоже время забытым… Нет, мысли об оставленном — не здесь и не сейчас, слишком неосторожно, слишком опасно да и слишком больно. Тьма побери! Лишь присутствие майар Намо не дало бессильной скорби вырваться наружу ни резким жестом, ни одинокой горячей слезой, ни надтреснутым голосом, почти забывшим, что значит звучать. Дорога вела дальше, приближая с каждым шагом к Манвэ и остальным валар, которые окончательно решат судьбу Мятежного, которые определят судьбу раскаявшегося. Не нужно ускорять шаг. Всему свое время, и словам, и делам.

И все же, как Павший вала ни пытался отрешиться от мыслей, оценок и выводов, он не мог не заметить, что даже земля, по которой он шел, неохотно принимала его шаги. Будто бы всякий раз она проминалась, прежде чем он ступит. В попытке отпрянуть? В страхе? Право, настанет ли когда-нибудь тот час, когда здешняя Земля признает его своим?

***

Шли лоар, и Мелькору иногда казалось, что ему все же удалось стать своим здесь. Он находил для себя в Благословенном Крае потаенные уголки, где раскаявшегося не тревожил бы никто, кроме случайно пробежавшего мимо зверька или пролетевшей низко над землей птицы. Вода, камыши, высокие деревья. И ни души вокруг. Ни майар, ни эльдар. Ни, тем более, других валар. По правде говоря, часто Мелькор сбегал сюда, чтобы побороть неодолимую тягу к кузницам, к горну, к идеям, что рвались в мир и неистово требовали своего воплощения. И те замыслы были не только о том, как хитрее извернуть узор да покрепче закалить сталь. Пытливый ум и безграничная фантазия показывали Черному вале возможное, хоть и отдаленное, будущее, где он бы, наконец, обрел себя, занял достойное место — на вершине, первый среди равных. Где мог бы получить всё. И он с трудом глушил в себе зарождающуюся песню. Глушил, но думал. А если бы он был на вершине, в силе и обновленном величии, согласилась ли бы единственная желанная женщина быть с ним?

Мелькор ничего не мог поделать со своим стремлением быть рядом с дочерью кузнеца Махтана. Говорить с нею, касаться, пусть и мимолетно, сильной руки, просто смотреть… Рыжеволосая нолдэ покорила раскаявшегося валу. Он полюбил в ней все: её сильные, умелые пальцы, одинаково ловко орудовавшие с инструментами и по металлу, и по камню, а если требовалось, то и с тестом для лембас, и с шитьем, и с грифелем. Её волосы казались отражением огня в горне, и в косе Нерданэль будто бы были туго стянуты мерцающие угли. Мелькор не мог оторвать от них взгляда. Её стать и походка не позволяли ни одной другой нисси сравниться с ней в его глазах. Высокая, сильная, гибкая, преисполненная уверенности и достоинства. А еще в ней горел живой огонь, и рядом с нею Мелькор не замечал даже прелестных дев из майар, они казались ему бесплотными, бледными и холодными.

Но Нерданэль не желала сближаться с ним, как и её отец. Иной раз им всем доводилось вместе работать в кузницах Аулэ, к которому определили Мелькора благие родичи после освобождения. И всегда независимая искусница старалась держаться подальше. А еще у неё был супруг. Нолдо величайшего таланта, чьё мастерство не знало себе равных среди эльдар Амана. Феанаро, он был подобен огню, и тот же огонь был в его творениях, вдохновляющих речах, сияющих глазах. Он брался за многое и во многом преуспевал. И он не доверял Мелькору, не желал, что бы тот был поблизости от его жены, детей, творений. Самого же валу это, впрочем, не смущало. Вновь и вновь он улучал мгновения, когда Нерданэль была одна, на прогулке ли или за работой, пытался запутать её разум хитрыми, продуманными словами. Но Нерданэль не желала верить, и чем дальше, тем больше ожесточалась против коварного гостя. Когда же он молвил, что нет Феанору ничего дороже творчества, что буде случится беда, и жену и сыновей бросит он, погнавшись за вдохновением, Нерданэль посмотрела на него сияющим взглядом, полным гнева и ярости, да велела убираться, и наложила запрет, скрепив его словом силы и знаком-узлом.

— Уходи! И чтобы духу твоего здесь больше не было! — воскликнула она. — Да не ступит отныне твоя нога на порог этого дома! Да не прозвучат здесь более твои лживые речи! Уходи туда, откуда пришел, и не досаждай нам больше!

И ничего ему не оставалось делать, как покинуть дом возлюбленной. Сейчас. Но он умел ждать.

***

И ждать пришлось не слишком долго. Даже по меркам эльдар. Что уж говорить о валар. Об одном из них. Он не просто ждал, он продумывал, готовился, должно было произойти что-то, что перевернуло бы размеренную жизнь Амана вверх дном, ввергло бы в хаос, в котором было бы возможно всё. И желанная женщина, наконец, будет принадлежать ему, вале Мелькору, Первому среди равных.

Это что-то пришло. Три камня, превосходящие все творения, что до этого часа выходили из-под рук нолдорских мастеров. Совершенная простота и изящество формы, и единение серебряного и золотого света. Сияние древ в час смешения.

— Вот и посмотрим, что тебе дороже, великий мастер, — улыбался Мелькор. — Твое творение или твоя жена. Но, каким бы ни был ответ, она всё равно будет моей.

Что случилось дальше — достояние летописей, песен, сказаний, передающихся из уст в уста. Яд спорыньи пророс на пшеничном поле и заразил многие колосья. Коварные слова разожгли в пытливых, деятельных умах нолдор смуту. Пусть и не все внимали тихому шепоту, настораживающему, подстрекающему, но и того хватило. Да и не всегда спасало неверие, ведь первый, кто гнал от себя Мелькора, первым же поднял оружие на своего сородича. Далее — дознание в Кругу Судеб, приговор, ссылка на север.

— Все вместе — в одной крепости, — наматывал Мелькор круги вокруг Форменос, за стеной, куда ему не было хода. Иной раз слово силы, сказанное в сердцах, надежнее крепостной стены. Пока Нерданэль была с мужем, их дом оставался неприкосновенным для того, кого она прогнала и кому запретила ступать на порог своего дома. И неважно, что ныне он был на другом месте и под другой крышей, ведь истинный дом и очаг — там, где его создадут.

Но на сей раз Мелькору недолго пришлось ждать. Камни будто бы изменили Феанаро, вернее, не сами камни, но те чувства, что направляли на них со всех сторон. Смута и недоверие, разлад в семье. Нерданэль покинула мужа, вернувшись к отцу. Думала, одумается супруг. Да куда уж там. Только тяжелее после её ухода стали его взгляд и мысли. Но и она не привыкла уступать.

Как же хотелось Мелькору злорадствовать в голос, вот, мол, смотри, дочь Махтана, вспомни, о чем я тебе говорил. Видишь ведь, что камни оказались Огненному дороже тебя. Грудь распирало от невысказанных слов, но вала держался. Он вспоминал, кто он и что всему свое время. Он желал разделить супругов, и вот они были разделены. Отныне завет Нерданэль не защищал Форменос. А значит… Значит, оставалось только завладеть Камнями и обменять их на женщину. В помыслах Черного валы все было просто, он не сомневался, что камни для Феанаро дороже жены. Оставалось найти способ, как ими завладеть, а заодно и подготовить любовное гнездышко, где он будет наслаждаться обществом прекрасной Нерданэль многие века. Был еще один вопрос, который предстояло решить, — братья и сестры вряд ли одобрили бы его возвращение в Эндорэ. Но Мелькор чувствовал, что либо сейчас, либо никогда. Он уже более не мог сносить, что чем дольше, тем дальше и быстрее выскальзывает земля из-под его шагов. Приняв решение, Черный вала направился в Аватар.

***

— Феанаро, я иду с тобой, — решительно молвила Нерданэль, глядя супругу в глаза. Короткая передышка, пока войско нолдор собиралось идти в Гавани. Просить корабли для погони за врагом, для путешествия на оставленный некогда их предками берег.
— Нет, сердце моё, — назвал он ее так, как раньше, как уже давно не называл. Стащил с головы тяжелый шлем. Спутанные волосы распались по плечам, закованным в доспехи.

Отчего-то Феанаро не мог смотреть на жену из-под защитной полумаски. Это было невыносимо, словно его Нерданэль стояла рядом с ним уже на войне, в опасности. Видеть такое, просто представлять — оказалось выше его сил.

— Нет, Нэре, — после выдоха, тише, но даже тверже, — Моринготто только этого и добивается. Мы ведь оба знаем. Мы с мальчиками и со всеми теми, кто принял наш путь, отомстим ему и вернем утраченное, и вернемся к тебе… — будто и не было стольких лет разлуки, недопонимания, обид.
— Тогда, — она понимала, что спорить с ним сейчас бесполезно, — оставь со мной хотя бы младшего, Тэлво…

Глаза защипало. Хотелось пойти с Феанаро. Как когда-то. Хранить мужа от его же собственного безрассудства, что когда-то полностью охватывало его. И почему-то она была уверена, что если бы Куруфинвэ согласился сейчас взять супругу с собой, то он бы и к словам её стал прислушиваться. Да, так, как прежде. Еще до этих проклятых камней!
Однако, он ведь верно сказал, оба знали, что Мелькор ждет не дождется, когда Нерданэль окажется в Эндоре. На его земле. Пока — на его.

— Я не удерживаю ни одного из наших сыновей ни словом, ни силой, — вздохнул Феанаро. — Идти сражаться с Моринготто — выбор каждого из нас. Подойди к любому, спроси, они не отступят.

Нерданэль вздохнула, понимая, что все правда, от первого и до последнего слова. И что муж не только за Финвэ идет мстить, не только Камни возвращать, но и за обиду ей нанесенную поквитаться, за то, что враг на неё, Нерданэль, покуситься посмел да не унялся, получив отказ. Странно, глупо… Как вообще враг мог думать, что может склонить её на свою сторону? Когда они встретились, она давно была за любимым, за Феанаро, и любит его сейчас, пусть у них и был разлад. Что бы ни думал Моринготто, она никогда не верила, что камни были супругу дороже, чем любимая, чем дети, чем отец. Да, Сильмариллы словно бы изменили своего творца, но всё было не так просто. Камни стали своеобразным фокусом тех чувств, что всегда были в нем, но полная жизнь и любящая семья вокруг не давали им силы. Смута же, всеобщая подозрительность, недоверие и наветы позволили гордыне и гневу высоко поднять голову в душе Феанаро.

Финвэ понимал, что творится с его первенцем, а потому и не колеблясь встал на его сторону, когда объявили изгнание. А Нерданэль в какой-то момент сломалась, в конце концов, упрямством и решительностью она не уступала мужу. И простить его тогда — не смогла. Позже успокоилась, но вот говорила только сейчас. Перед лицом смерти и тьмы все старые обиды казались, нет, не пустыми и незначительными, просто по-настоящему любимого принимаешь таким, какой он есть, с его недостатками, ошибками, обидами, которые он причинил. Когда понимаешь, что можешь потерять его, осознаешь это. И он осознает.

Вот и сейчас Нерданэли, когда она смотрела супругу в глаза, казалось, что его взгляд как будто подернут пеплом. Страшно. Полуосознанный шаг вперед, инстинктивный зов во взоре, и могучие руки мужа обвили Нерданэль и прижали ее к груди. Стук его сердца было слышно даже сквозь броню. И не нужно ни слов, ни осанвэ. Все темное, что было — прошлое. Это не значило, что стоило забывать, напротив, признание прошлых ошибок помогло бы не повторить подобных в будущем. Вот только, когда вокруг и без того в изобилии тьмы, гнева и злобы, силы сможет дать только память о любимых и любящих и надежда встретить их вновь.

***

Иной раз Мелькору стоило изрядных усилий скрыть нетерпение, с которым он ждал Феанаро. Мятежный вала не сомневался в том, что тот придет, и не один. Надеялся, что с женой, но подозревал, что еще и с войском. Всё это время грезы Мелькора были полны образом возлюбленной. Конечно, как вала он не нуждался в них, но не мог отказать себе в этих нечастых мгновениях, где бы он мог полностью предаться своей мечте. Мир реальный же не терпел отвлеченности, следовало подготовиться к войне. Пусть и не с валар, но с нолдор. Ведомые Феанаро, они могли бы доставить изрядно неприятностей.

Для начала было необходимо восстановить силы после битвы с Унголиант. Проклятая паучиха предала Тёмного и обернулась против него. Ну, да она еще заплатит за это. Однако, прежде сослужит неплохую службу. Мелькор знал, что она залегла недалеко от Завесы Мелиан и теперь отравляет все земли вокруг своего логова. Каждый, кто попробует туда сунуться, будет крайне неприятно удивлен, вероятно, посмертно. Да и слух о том, что Унголиант принесла потомство, Мятежного несказанно радовал. Конечно, этому не следовало верить на слово, но все, что на беду его врагам — хорошо.

Вместе с Гортхауром, встретившим Мелькора, укрепляли они Тангородрим и Ангбанд. Вала был рад встрече с учеником. Выжил, выждал, подготовился, как следует, и дождался. По-настоящему верный, по-прежнему рациональный и практичный, доводящий задуманное до конца. Здесь, в Эндорэ, несмотря на боль и раны, несмотря на то, что не всё прошло гладко, Тёмный вала, наконец, смог вдохнуть полной грудью. За многие лоар он ощутил себя дома, своим самой земле. Твердые и незыблемые камни Тангородрима, держащие крепко и надежно, не пытающиеся вывернуться из-под каждого шага, холодный воздух северных гор, что, наполняя легкие, заставлял чувствовать себя живым, привкус пепла на языке — горчинка реальности по сравнению с искусной искусственностью Валинора. Здесь Мелькор чувствовал, как сила возвращается день за днем, наполняя желанием свершать и творить, давая этому возможность. Когда-то саму эту землю он напитал своей мощью, и теперь она возвращала вложенное сторицей.
Нерданэль махтаниэн, ты непременно должна узреть эту обитель мощи и мастерства. Ты непременно сможешь оценить Ангомандо по достоинству. Его стремящиеся к звездному небу вершины, просторные залы, которые ты озаришь своим огненным светом, подобно костру в темной ночи. Здесь ты сможешь творить, полностью отдаваясь резцу или горну, и ничто не помешает тебе, ни гордец муж, ни подозрительный отец, ни утомительные отпрыски, которым вечно от тебя что-то нужно. Я дам тебе всё, в чем ты будешь по-настоящему нуждаться. Да, по-настоящему, потому как тебе лишь кажется, что ты нужна мужу и детям. Они не пришли за тобой, когда ты покинула их. А я бы не покинул никогда, если бы ты позволила мне это. Здесь, со мной, ты будешь по-настоящему счастлива. Эндорэ не знает света древ, здесь есть только звезды и пламя, бесконечная ночь, что будет принадлежать только нам с тобой.

***

Горизонт пылал. Не понять того, что Феанаро и его войско наконец достигли Эндорэ, было невозможно. Но сколь же глубоки были обида и ярость Темного валы, когда скользившие над армией нолдор бесплотными тенями майяр-шпионы донесли, что Нерданэли среди пришельцев нет. Мелькор отказывался этому верить, говорил, что наблюдатели, должно быть, ошиблись, что, возможно, вожделенная нолдэ сокрыта где-нибудь среди облаченных в броню воинов, неузнанная. Но майяр только ниже опускали головы, видя гнев владыки и ожидая страшных чар. Их, сотворенных, не могли бы сбить с толку ни забрало на лице, ни что-то еще подобное. Эти шпионы видели саму суть. И даже если бы Нерданэль попытались сокрыть песней чар, они бы поняли это по музыке. Мелькору приходилось смириться с тем, что его возлюбленной нет в Эндорэ. Гнев валы был страшен. Огонь пошел навстречу огню. Валараукар. Они в полной мере отражали всю степень гнева, ярости, нерастраченной страсти павшего валы. И они могли остановить проклятого и проклятого эльфа. Его смех, даже после завершения того легендарного боя, когда Феанаро сошелся один на один со многими валараукар, был окружен ими и поразил многих, еще долго метался эхом в скальных перевалах. И еще долгие годы говорили, что если выйти к ущелью, то в годовщину той битвы можно услышать отголоски его смеха.

Сыновья с войском успели на подмогу отцу до того, как тот был бы повержен, и загнали валараукар обратно в Ангбанд, но все же было слишком поздно. Израненный и обожженный, на пороге смерти Феанаро повторил свою клятву сызнова, сковав ею сыновей, и осыпался пеплом на их руках, который в тот же миг подхватил порыв ледяного северного ветра, не оставив сыновьям ничего, что можно было бы похоронить, но вложил в родные сердца страшный завет. Отомстить Мелькору, завершить дело Феанаро, вернуть Сильмариллы, отомстить за смерть Финвэ и за горе, причиненное Нерданэли.

Вскоре после той памятной битвы стычки возобновились. Ярость обоих сторон была велика, каждая стремилась нанести другой как можно больший урон, добраться до врага. И Мелькора, и сыновей Феанаро вела месть. Но в какой-то момент стало очевидно, что войскам нужна передышка. Хитрый маневр, мнимые переговоры, кто кого? Темный вала не собирался держать слово, только не сейчас, когда он страшно ошибся, когда его предсказания не сбылись, а тщательно продуманный план полетел прахом. Но и Майтимо с братьями ни на минуту не верил ему. Старший феанарион мечтал закончить войну одним ударом, дабы скорей свершить свою месть и не иметь более нужды проливать кровь своего народа.

Когда Майтимо предстал пред очи Мелькора, взгляд у того затуманился. Ему показалось, что он дождался ту, что вожделел многие годы. Твердый, спокойный взгляд, россыпь медных кудрей, падавших из-под островерхого шлема на плечи и спину, в извивах которых будто прячутся горящие угольки, золотистая кожа того невероятного, чистого цвета, почти сияния, которую не спрячешь даже под черными росчерками сажи и пятнами крови, гордая, королевская осанка, решительный широкий шаг, изысканные, преисполненные сдерживаемой силой жесты, наклон головы, в котором читались высокомерие и немного снисходительности. Нерданэль именно так всегда смотрела на Мелькора после того, как он попытался убедить её том, что для Феанаро камни дороже всего.

При виде Майтимо сознание Мелькора будто мутилось, ему казалось, что перед ним Нерданэль. Живая, близкая, манящая. Он начисто забывал, что видит старшего сына Феанаро. Отравленное предательской, неудовлетворенной страстью сознание предпочитало видеть в старшем сыне Феанаро только те особенности и черты, что Майтимо перенял от матери. Все, кто знал его, признавали, что таких черт было немало. Мелькору же их оказалось достаточным, чтобы принимать желаемое за действительное, а поскольку он не собирался искать согласия с теми, кого считал захватчиками, то велел своим соратникам перебить эскорт Майтимо, а самого его захватить в плен. Приказ был исполнен в точности.

Над ним ныне был черный свод Твердыни севера. Майтимо, несмотря на раны и боль, не желал сдаваться, он лелеял надежду, что, возможно, при встрече с Мелькором — а таковая, как ему казалось, непременно должна состояться. Он зачем-то был нужен Мелькору, иначе темные не старались бы взять его живьем — удастся в отчаянном броске поразить врага. И вот нолдо, чьи руки скрепляли цепи, стоял перед злейшим врагом его отца. Ненавидящий взгляд серых глаз скользил по лицу, еще сохранявшему дивный облик, по укутанному в черные одежды телу, еще не до конца оправившемуся после битвы с Паучихой, и не желал верить, что все потеряно. Майтимо бросили на полированный пол перед черным троном, из-за скованных за спиной рук, даже при всей своей ловкости, он не смог удержаться на ногах, а подняться с колен ему не дали. Острие копья упиралось в спину. Со всех сторон щелкали хлысты, еще на пути в тронный зал успевшие попробовать на прочность его тело. Броня была сорвана, одежды разорваны, ребра ныли — два, а то и больше точно были сломаны. В том месте, где по ним пришелся удар подкованного сапога, отвешенный уже здесь, в Ангбанде. Жжение от ударов хлыстов по плечам, и многочисленные ссадины, и кровоподтеки казались чем-то глубоко не существенным. Истинно существенным был только враг. Майтимо хранил под странным, словно плавающим, расфокусированным взглядом Мелькора гордое молчание. Как сын Феанаро он считал недопустимой любую сделку с врагом, которую тот мог бы предложить, а чего-то подобного он и ожидал. Конечно, была еще вероятность, что он был нужен врагу только как заложник, и, имея в рукаве такой козырь, враг попытается надавить на Макалаурэ и младших. Но даже если и попробует, Майтимо был уверен, его братья, как и он сам, никогда не пойдут на поводу у врага. Возможно, сделают вид, наподобие истории с посольством (Эх! А ведь почти угадал!), но на деле будут искать способы освободить брата.

Страха не было, да и не до конца прошел еще кураж недавней битвы. Кандалы и положение, в которое его поставили, давили, гнули к земле, наваливались тяжестью, но Майтимо отчаянно сопротивлялся. В первую очередь, в своей душе. Разум его был накрепко заперт, но любому, кто присмотрелся бы к нему внимательнее, стал бы очевиден и неукротимый огонь в глазах, и решительно сжатые губы, и вся напряженность его фигуры, сродни той, что бывает перед смертоносным прыжком. Несомненно, это всё не укрылось от глаз пронырливого Майрона. Вот только сам Мелькор смотрел как-то странно. Майтимо было невдомек, что, глядя на него, враг видит мать своего пленника, и его в этой искаженной иллюзии не смущают ни выдающийся рост, ни полуобнаженная могучая фигура, от которой даже сейчас веяло силой.

В тронном зале повисло тягостное молчание. Наконец, когда все присутствующие, пленник, Майрон, караул и притаившиеся по углам орки, окончательно утратили представление о дальнейших действиях Мелькора, тот растянул губы в почти ласковой улыбке, от которой, однако, по коже невольно бежали мелкие, холодные мурашки, плавно, неспешно поднялся, спустился к пленнику по ступеням с возвышения, где был установлен трон, и протянул:

— Поднимите-ка! Выше-выше, на ноги. Я не хочу нагибаться, чтобы видеть это лицо.

Караульные орки подхватили пленника под руки и поставили на ноги, едва не вывернув плечевые суставы. Феаноринг только сцепил зубы, когда тело пронзила острая боль, но продолжил смотреть на Мелькора. В голове пронеслось: «Да что он такое несет?» Дальнейшие действия врага вызвали еще большее недоумение. Костлявыми пальцами с длинными ногтями он схватил пленника за подбородок, вынуждая поднять голову, открыть шею, и склонился над своей жертвой. Ткнулся длинным носом куда-то под ухо, почти с шумом втянул воздух, отстраненно и с явным удовольствием протянул:

— Да… — вновь выпрямился, вглядываясь в избитое, покрытое синяками лицо Майтимо, другой рукой провел по его щеке, попутно смахнув сажу и кровавую корку.

Майтимо что было сил старался сохранять видимое безразличие, но от повадки Мелькора его словно холодом обдавало. Руссандол не понимал, что происходит, что враг собирается с ним сделать, когда пленник в полной его власти. А рука Темного валы огладила лицо, прошлась по растрепанным, спутанным волосам, спустилась к шее, на плечо. Сносить эти ласки было жутко, казалось, что волоски на затылке встали дыбом. Майтимо попытался дернуться, отстраниться, но надсмотрщики не пустили.

— Строптивая, — прошептал Мелькор и с силой рванул остатки одежды пленника.

Ткань поддалась сразу, скользнула к ногам бесформенной, иссеченной мечами, забрызганной кровью кучкой. Наготы Майтимо никогда не стыдился, но отдававшие безумием действия Мелькора вызывали смятение. На висках выступил холодный пот, под ребрами сжался холодный комок. Сохранять ровное дыхание, подстегиваемое отчаянно бьющимся сердцем, становилось все сложнее. А вала меж тем продолжал касаться Майтимо, словно изучая на ощупь кожу своего пленника, то ли разыскивая что-то на его теле, то ли просто находя в этом искаженное удовольствие… Сам Мелькор стал дышать заметно чаще, его и без того рассеянный взгляд совсем затуманился, а руки скользили по телу, выставленному перед ним. Поглаживали поясницу, грудь, до боли сжимали соски, проходились по бедрам. Двусмысленности для Майтимо не осталось. И это осознание стало для него шоком. Не пытки, не ультиматумы, не попытки пробить сознание. Ни что-то еще подобное. Но это?! Он рванулся что было сил, уже не опасаясь повредить вывернутые суставы. Плечами расшвырял державших его орков, увернулся от копья, но вдруг зашипел от острой боли — враг успел намотать на кулак его волосы и дернул пленника обратно к себе, поворачивая его голову так, что сподручнее было дотянуться до бледных, разбитых губ.

Поцелуй-укус, поцелуй-насилие, жесткий, грубый. Другой рукой вала заставил Майтимо разжать зубы и просунул длинный язык до самой его глотки. Феаноринг задыхался, рвался прочь, но хватка валы была железной. Горячая струйка крови из прокушенной губы потекла по подбородку на шею. Моргот оставил истерзанные губы и слизнул кровавую каплю. Раз и другой повторил языком её путь, потом прикусил, втянул тонкую кожу в рот, сжал зубы, оставляя синяк с кровоподтеком. Майтимо попытался ударить его лбом, но получил хлесткую пощечину, оставившую на пламенеющий щеке алый след.

— Эти сладкие губы помнят кого-то еще, — прошептал Мелькор, и Майтимо похолодел.

Безжалостная рука вывернула сосок, спустилась ниже, наткнулась на вялый член, сжала его до боли. И в этот миг Мелькор отпрянул.

— Как?! — вскричал он и обрушил на своего пленника сильнейший удар, целясь в челюсть. Майтимо буквально выбило из рук конвойных, и он рухнул на пол. Сломанные ребра опалило огнем, и, не сдержавшись, он грубо выругался, и закусил кровоточащую губу, чтобы сдержать стон. В два шага Мелькор вновь настиг его. Навис, рванул за волосы вверх, прижал к опорному столбу спиной.
— Мать или сын… — хрипел он. — Какая разница? Ведь вы так похожи!

Казалось, что его разум прояснился, но от слов валы становило еще страшнее.

— Те же волосы, та же кожа, тот же взгляд… Она не пришла ко мне, не пожелала, отвергла, так ты будешь заместо нее! Тем более… тебе не привыкать, — гадкая ухмылка. — На твоих губах печать другого мужчины. Это ощущение не спутать ни с чем… Кто же он? И как далеко вы зашли?

Рука с острыми ногтями, почти когтями, оказалась за спиной, спустилась по пояснице, между ягодицами два пальца, безжалостно расцарапав, проникли внутрь и замерли.
Майтимо, вытянувшись в струнку, стоял ни жив ни мертв. Он старался отрешиться от того, что Мелькор делал с его телом, но слова его били больнее любой плети. Любого клинка. То, что было у Майтимо в прошлом, не может, не должно быть подвергнуто поруганию. Он старался не думать, не думать об этом… Не вспоминать свет Лаурелина и берег реки, шелк черных кос, хитрые искры в синих глазах, пламя неистовое, но нежное. Одно на двоих. И то чувство доверия и близости, какому и названия-то еще не придумали.

— Чтоб ты сдох! — зло процедил, почти выплюнул Майтимо на насмешливый вопрос врага, в сердце своем произнося: «Делай, что хочешь, с моим телом, Моргот, но моей души, моей памяти ты не коснешься!»
— Не раньше тебя, сын Нерданэль, — ухмыльнулся тот. Уткнулся носом в спутанный рыжие космы, вдыхая их запах, отличая одному ему виденные оттенки.
— Ты теперь полностью в моей власти, я заставлю тебя забыть всех, кто был до меня, будь это даже твой отец. Твоя плоть будет носить только мои печати, подчиняться только мне.
— Будь ты проклят!

Но Мелькор лишь безумно рассмеялся в ответ на эти слова. Кровожадно ухмыляясь, он надавил Майтимо на грудь, из-за вывернутых, сцепленных за спиной рук тому пришлось выгнуть спину, резко выдернул окровавленные пальцы, распахнул свои одеяния, схватил его под колено, поднял и резко вошел, прижавшись всем телом к дрожащему пленнику. Тому стоило всех сил, чтобы сдержать отчаянный крик, когда тело словно разорвало пополам. Он рванулся, но отстраниться от Моргота было невозможно, а сам он, не давая пленнику ни мига передышки, принялся двигаться сильно и глубоко. На полированный пол упали капли крови. Несколько хриплых стонов боли Майтимо всё же не удалось сдержать, и он услышал почти счастливый, задыхающийся смех Мелькора.

Майтимо потерял счет времени и не знал, сколько это продолжалось. Казалось, вся нижняя часть тела превратилась в один пульсирующий источник боли. А над ухом сладостно стонал Мелькор, нашептывая:

— Моя, только моя! Тесная, горячая! Огонь… Нерданэль, наконец-то ты со мной… Я люблю тебя... — и, содрогаясь в оргазме, он прокричал её имя: — Нерданэль!

Майтимо уже почти ничего не чувствовал, полубессознательный, отрешившийся. Когда Мелькор через целую вечность отпустил его, ноги у Майтимо подогнулись, и он сполз вниз по колонне, рухнул на пол. Оставшимся сознанием он заметил, как из растерзанного тела по бедрам на пол стекает смешанная с семенем кровь. Возникла мысль, что он близок к тому, чтобы отпустить душу… Но не смог. Клятва? Злость? Жажда мести, что поднималась в груди с каждым новым вздохом? Страстная жажда вновь увидеть Финдэкано, убедиться, что он жив, и, если потребуется, умереть от его руки за предательство Лосгара? Надежда вновь увидеть братьев… Оказалось, немало держало его в Арде.

***

Овладев сыном своей возлюбленной, Мелькор ненадолго обрел удовлетворение. Но лишь ненадолго… Отсутствие отклика, агрессия и ненависть, необходимость каждый новый раз брать пленника силой, все это быстро стало угнетать его. Что-то шло не так. Он явно ошибся. Им завладело странное чувство, нет, не раскаяние, но будто вина перед Нерданэль за то, что он пытается найти ей замену, пусть и настолько близкую. Поначалу он надеялся, что удастся завлечь пленника ремеслами и мастерскими, но тот говорил лишь, что феанарионы никогда не пойдут на сделку с врагом, и негромко шипел проклятия. Однажды, во время очередного единения, Майтимо попытался сорвать с Мелькора венец и рассадить им шею и лицо Черного валы. Венец поддался, оставил на прекрасном лице несколько глубоких тонких порезов, но этим все и ограничилось. От ярости владыка Ангбанда велел удалить феаноринга с глаз и подвесить за руку на одной из скал Тангородрима.

С тех пор прошло время. Тоска по Нерданэли не отпускала, а потом в небесах появилась огненная ладья. И правила в ней дева, чьи волосы были подобны пламени, а кожа — золоту. Облекшись в свои искореженные крылья, Мелькор взмыл к небесам. Налетел коршуном, не боясь сгореть в этом жаре. Вот она — кричала и стонала на все голоса. Её тело было мягким и податливым, не желая, она принимала падшего до конца, вступая в извечную борьбу света и тьмы, когда обе сущности проникают друг в друга. Всем гибким, тонким телом она металась под ним, а пробудившиеся на востоке Эдайн видели первое в Арде затмение Анара.

Но финал этой битвы-соития оказался для Мелькора неожиданным. Выскользнула из-за горизонта ладья серебряная, и Тилион ринулся на защиту своей возлюбленной. Схватка была быстрой и яростной, падший оказался отброшен, и светила продолжили свой путь по небосводу. А Мелькор вернулся в Ангбанд и вспоминал, что никогда прежде не испытывал ничего подобного. Даже майэ не могла сравниться с Нерданэль, любовно взлелеянной в мечтах, и развеять тоску Черного валы. Но он не отчаивался, надеясь еще встретиться с женщиной, что стала для него самой желанной в этом мире. Может, она хотя бы придет отомстить за мужа и сына? Именно так, посмеиваясь, рассуждал Мелькор. Ведь их род так любит мстить. Предаваясь таким мыслям, он даже не сильно расстроился похищению пленника со скалы. С полученными ранами тела и души сын Нерданэль очень не скоро сможет вновь взять меч, а Мелькор наконец узнал, кто оставил печати любви на его теле. Получил ответ на свой вопрос. Он всегда получал желаемое. Так или иначе.

@темы: Melkor, Maedhros, тексты, Nerdanel, Fingon, Первая Эпоха, Morgoth, Arien, NC-17, Feanor