Pella hisie, penna mar // Orenyan iltuvima lar // Erya tenn ambarone sundar // Nalye - firie, nwalma, nar... (c)
Король снова замотался, но 45 минут - это же классическое эльфийское опоздание
Анарэ, с Днем рождения!!! Волшебной зимы, нежной весны, упоительного лета и щедрой осени в новом году пусть мироздание сыплет радость обеими горстями, а печали отмеряет по крупинке удачи всегда и во всем
...Он смотрел в лицо склонившегося над ним Учителя счастливыми и виноватыми глазами, не замечая на родном этом лице ни крови, ни ран; смотрел, пока не начали тяжелеть веки – и травы ветра поднимались вокруг, он слушал их серебристый лунный шепот – и пел тростник, горькие травы принимали его, прорастали сквозь него, и сердце его билось в ладонях весеннего ветра... Изначальный еще несколько мгновений вглядывался в спокойное лицо Ученика – и вдруг бессильно сполз на пол, так и не выпустив руки фаэрни... ...Гортхауэр пришел в себя. Лунный луч проливался серебром сквозь прозрачные оконца витража – а сквозь синие и красные тек рубиновым и сапфировым потоком. Гортхауэр перевел глаза на потолок, пытаясь различить во мраке узоры соцветий, потом повернул голову и краем глаза ухватил серебристое пятно на полу – разметавшуюся копну белоснежных волос... – Учитель! Только сейчас он понял, что пришел в себя от того, что его ладонь высвободилась из покойного, надежного тепла – руки Учителя. Изначальный отдал ему все свои силы – и сам лежал теперь, беспомощный и прекрасный. У Гортхауэра саднило горло – не от раны. Совсем не от раны. – Учитель! – он опустился над телом Мелькора на колени. В ушах опасно зашумело – он не смог бы сейчас поднять и переложить на постель высокого Тано, чье тело было телом рослого, сильного мужчины... Гортхауэр впервые поймал себя на том, что думает именно о теле Тано. О том, как оно дивно сложено и прекрасно, сколько в нем силы и грации. Он никогда прежде не интересовался ни его, ни своим плотским естеством – и вот сейчас, когда тело впервые вышло из повиновения и готово было отторгнуть дух, он впервые понял, как много оно значит, сколько мук причиняет учителю величайший его подвиг, сделавшийся всем привычным: воплощение, облечение в почти настоящую человеческую плоть. Как было бы просто, если бы они ограничились тем, что делали другие валар – фана, телом как оболочкой, видимой одеждой для духа, не знающей ни боли, ни усталости – платью не больно, когда его рвешь... Тано, один Тано и его ученики следом, облеклись настоящей плотью, принимая на себя боль мира... Его обожженные руки... такое прекрасное, израненное лицо... Гортхауэр взял ладонь Мелькора и прижался губами к ее тыльной стороне, потом покрыл поцелуями всю руку, каждый палец, избегая прикасаться только к ране – чтобы не причинять новой боли. «О, если бы я мог исцелить тебя, как ты меня исцелил! О, если бы мои поцелуи закрыли твои раны, если бы твое страдание сменилось хотя бы толикой блаженства... Я мог бы дать его тебе...» Ворот куртки Мелькора был распахнут, и глубокий вырез рубашки открывал ключицы и ямку между ними, под горлом. Не помня себя, Гортхауэр сделал то, на что не решился бы, будь Мелькор в сознании. Он склонился и поцеловал Учителя в эту впадинку, наслаждаясь ощущением прохладной, нежной кожи под своими губами – о большем он не мог даже мечтать... Когда он поднял голову, краска бросилась ему в лицо: глаза Мелькора были открыты. – Почему ты сделал это, тъирни? – прошептал Изначальный. Гортхауэр опустил глаза, но через миг снова вскинул их, напомнив Мелькору те, давние дни – доспех суровой холодности разлетелся как от удара, и глазам Изначального предстал все тот же горячий, отчаянный мальчик. – Потому что я люблю тебя, Тано. Потому что я хочу быть с тобой, одним телом и душой хотя бы однажды! Только прошу, не думай, что мною движет похоть. Просто – душа моя принадлежит тебе, и тело хочет того же. Прогони меня, накажи, убей – но не молчи теперь! Но Мелькор опять промолчал и прикрыл глаза. – Я знаю, – торопливо, взахлеб проговорил Гортхауэр, – что ты мой отец, что это противоестественно... – Отчего же, – прошептал Мелькор. – Я ведь сотворил тебя. Сотворил, а не родил. Я тоже люблю тебя, Гортхауэр. Мальчик мой. Как долго я тебя ждал. Как долго... Он поднял руку, обнимая фаэрни за шею, его пальцы вплелись в волосы ученика. Губы Гортхауэра были мягкими и горячими, губы Мелькора – твердыми и прохладными. Их робкое соприкосновение перешло в настоящий поцелуй: Гортхауэр скользнул языком по губам Мелькора, ощутив ответную ласку его языка. Потом они оторвались друг от друга и, улыбаясь, застыли – глаза в глаза. Обоим одновременно пришла в голову мысль о том, в каком нелепом положении они сейчас находятся. – Встань, Учитель, – Гортхауэр потянул его за руку. – Пойдем на постель. Мелькор поднялся и сел на край постели. Гортхауэр помог ему сбросить сапоги, после чего осторожно развел в стороны его колени и пробрался между бедрами, обняв Учителя и целуя его грудь сквозь одежду. Сквозь тонкую ткань проступили контуры отвердевших сосков Валы. Мелькор на мир прервал эти ласки, обняв Гортхауэра и прижав его голову к сердцу. – Ты делал это с кем-нибудь прежде? – тихо спросил он. – С мужчиной, женщиной? Гортхауэр покраснел от стыда. – С волчицей, – признался он сдавленным шепотом. – Я долго пробыл в облике волка, Учитель... Я был безумен... – Ни слова больше, – Мелькор положил пальцы на губы фаэрни. Гортхауэр обхватил эти тонкие пальцы губами и долгий, чувственный поцелуй заставил Мелькора замереть. – А ты, Учитель? – спросил фаэрни, отпуская его руку. Мелькор покачал головой. – Нет. Никогда. – Выходит... Выходит, мы оба – девственники, – засмеялся Гортхауэр, запрокинув лицо. – Ведь мой опыт – не в счет. Мелькор засмеялся в ответ, и их губы снова сомкнулись в поцелуе. Каждый наслаждался новым, незнакомым доселе ощущением. Несколькими движениями рук Гортхауэр снял с Учителя куртку. Черный бархат, шитый серебром, шурша, сполз на пол. Пальцы ученика расстегнули пояс, тяжелые серебряные звенья тоже соскользнули к ногам. Робкими, неверными движениями он поднял рубашку Мелькора. Едва присохшие рубцы в бледном свете, заливающем постель, казались черными. «Если мы начнем, эти раны снова откроются...» – с горечью подумал Гортхауэр. В глазах его закипели слезы и он осторожно, почти не касаясь, провел губами вдоль самого большого из шрамов. Стон... Гортхауэр вскинул голову и напряженное блаженство на лице Мелькора убедило его в том, что это был не стон боли. – Ещё, – прошелестело тише шепота ветра в камышах. Гортхауэр вытер глаза и одарил Учителя еще одним поцелуем – страстно, почти яростно сжав губами сосок. Мелькор застонал громче и откинулся на спину. – Ты еще слаб, Учитель, – забеспокоился Гортхауэр. – Нет... Нет... Просто... это так ново... – он обвил руками шею ученика и губами осушил его слезы. Потом встал в постели на коленях и снял рубашку через голову. Белые волосы рассыпались по обнаженным плечам, холодная луна чеканно обрисовывала каждый мускул – и больше всего на свете Гортхауэр сейчас желал ощутить это тело рядом с собой, над собой, в себе... Пальцы Мелькора скользнули под его рубашку, смяли подол – приподнявшись, Гортхауэр помог Учителю высвободить себя из объятий легкого льна, которые теперь казались слишком душными. Он прижался к Мелькору еще теснее, чувствуя его грудь на своей груди, потом легким нажатием рук Учитель заставил его лечь и Гортхауэр забился в судорогах наслаждения, когда губы Мелькора прошли по его телу сверху вниз, легко прихватывая кожу. – Я смотрел на тебя так часто, – сказал Мелькор, выпрямившись и осторожно лаская Гортхауэра пальцами. – Смотрел и не видел, как ты прекрасен. Позволь мне увидеть тебя всего. Гортхауэр мог ответить только стоном. Но Мелькор понял его правильно: да! Да, да, да! Тонкие и сильные пальцы развязали тесьму штанов, прохладный воздух коснулся обнаженной, пламенеющей плоти... О, как это было невыносимо прекрасно! Он лежал, закрыв глаза, обнаженный под взглядом Учителя, не в силах скрыть своего желания, не в силах сопротивляться... – Каким я был слепцом, – горько прошептал Мелькор. То, что произошло потом, исторгло крик из груди Гортхауэра – крик, какого не могла бы вырвать страшнейшая из пыток, но легко вырвала безумная ласка: Мелькор коснулся губами самого сокровенного, самого пылающего места, огненного средоточия желаний... Прохладное и сухое прикосновение губ сменилось жарким и влажным, язык Учителя касался таких точек, что, не будь у Гортхауэра той власти над плотью, которая дана фаэрни, он бы испустил семя прямо сейчас. – Нет, нет, – шептал он, лаская волосы Мелькора, не в силах сказать остального: не ты должен целовать меня и принимать внутрь, а я – тебя! – Нет, любимый... – в то время, как все его естество кричало: да! Мелькор ласкал его бедра, его грудь, и вскоре он уже не в силах был больше сопротивляться – пронзив все его существо невыносимым блаженством, его семя высвободилось. ...Он открыл глаза и увидел стоящего над собой Мелькора – обнаженного, прекрасного, счастливого. Его напряженное естество казалось огромным – под стать его росту – и вздрагивало в такт ударам сердца. Гортхауэр сел и приник к нему в поцелуе. Это была всего лишь благодарность – свой долг Учителю он хотел отдать не так. – Ты уверен, что хочешь этого? – осторожно спросил Мелькор, когда Гортхауэр перевернулся на живот и встал на локтях и широко раздвинутых коленях, опираясь грудью о подушку. – Твой вход кажется мне таким маленьким... – Учитель провел пальцами по ложбинке между ягодицами фаэрни, потом более решительным движением погрузил средний палец в трепещущее отверстие. Гортхауэр выгнулся и застонал. – Я боюсь сделать тебе больно, – прошептал Мелькор, обнимая ученика, лаская его спину и маленькие, твердые мускулистые полушария. – Я люблю тебя, – прошептал Гортхауэр. – Я хочу этого... – Хорошо, – согласился Мелькор. Его руки заскользили по самым сокровенным местам Гортхауэра – по бедрам, по животу, по мужскому естеству, начинающему пробуждаться к жизни под этими ласками. Палец Мелькора снова проник сквозь тугое кольцо мышц, потом Гортхауэр ощутил теплую влагу – язык?!!! Не успел он удивиться, как все его тело содрогнулось от боли: одним сильным, резким движением Мелькор проник внутрь. Его огромное естество заполнило Гортхауэра целиком, казалось, он не может даже вздохнуть – но не от боли, а от наслаждения, которое последовало за этим мощным толчком, проникшим до самой чувствительной, самой нежной точки. – Я же говорил, – прошептал Изначальный. – Нет... – сквозь стон ответил Гортхауэр. – Нет, Учитель... Совсем не больно... Ещё... Теперь Мелькор двигался плавно, осторожно, хотя и все так же сильно. Гортхауэр не мог даже стонать от переполнявшего его счастья – он принадлежал Учителю весь, до конца. Ладонь Мелькора стиснула его пульсирующий уд, теперь оба двигались быстро и резко, словно в танце, словно в битве... Гортхауэр опять достиг освобождения первым – его семя ударило в ладонь Мелькора; несколькими мгновеньями позже и Учитель замер на высшей точке упоения – Гортхауэр чувствовал внутри себя биение члена, испускающего семя такими же долгими, прерывистыми бросками, каким долгим и прерывистым был стон, исходящий из груди Учителя. Потом их единство распалось – оба упали рядом на покрывало, продолжая ласкать друг друга – медленно и благодарно. – Для девственников, – промурлыкал Мелькор, – мы справились неплохо, а, ученик? ...Льир постучал. Подождал немного, потом осторожно приоткрыл дверь и шагнул в зал. Зала – не было. Был – туман, призрачные полотнища, колыхавшиеся на неощутимом ветру, волны неживых полупрозрачных трав, медленные тени чужих слов, и сквозь туман проступали стены – неверное мерцание, мертвая зыбь, до жути, до холодного озноба нечеловеческое, чужое, чуждое... И сердцем этого были – двое. Не люди.
Pella hisie, penna mar // Orenyan iltuvima lar // Erya tenn ambarone sundar // Nalye - firie, nwalma, nar... (c)
Ай-яй, сонный замотанный Король опять прозевал очередное событие!
Каторина-Луиза, надеюсь, вы простите растяпу и примете поздравления с приличествующими случаю пожеланиями благополучия ума, сердца и тела, а также непременной гармонии с окружающим миром
"Истинная любовь не умирает"(с)\"Зомби тоже катят!"(с)\"Может, я идиот, но рассветы весны с изначальных времён спят на наших плечах"(с) "И Бог Войны покой небес хранит надёжнее солдат"(с)
"Истинная любовь не умирает"(с)\"Зомби тоже катят!"(с)\"Может, я идиот, но рассветы весны с изначальных времён спят на наших плечах"(с) "И Бог Войны покой небес хранит надёжнее солдат"(с)
Название:Власть над штормом Автор: Моринаро Форма:текст Размер:мини Пейринг/Персонажи: Мелькор\Оссэ, упоминается Мелькор\Саурон Жанр:драма,ангст Рейтинг:R PG-13, , NC-17, NC-21 Краткое содержание: о том, почему же мог Оссэ прийти к Мелькору - и отчего вернулся в Валинор.
Оссэ - вассал Ульмо и господин морей, что омывают берега Средиземья. Он не уходит в глубины, а любит прибрежье и острова и радуется ветрам Манвэ; он наслаждается бурей и хохочет средь рёва волн. ... Говорят, что при сотворении Арды ему [Мелькору] удалось переманить Оссэ на свою сторону, посулив ему владения и могущество Ульмо. Так и случилось, что в давние дни начались в Море великие бури, разрушающие берега... Дж. Р. Р. Толкиен, "Сильмариллион"
Мелькор стоял на высоком скалистом берегу, глядя на ярящееся у его ног море, и впервые со времени сотворения Арды не чувствовал отвращения к чуждой Стихии. Заслуги Ульмо в этом не было, там, внизу, плясал в волнах другой, выбивая на скалах будоражащий кровь ритм. Чёрный Вала задумчиво прикусил губу, лукаво сощурился - и стремительно ринулся вниз, распахивая за спиной мощные тёмные крылья. - Может, примешь облик Детей Эру? Ну, хотя бы из вежливости? - услышал чужой глубокий, чуть насмешливый голос испуганный Оссэ. Морской майа был порядком ошеломлён происходящим: только что он танцевал у берега, самозабвенно, радостно, чувствуя себя почти всемогущим - и вот чья-то властная воля выдергивает его из родной стихии, словно бы не замечая суматошного сопротивления, и тащит куда-то прочь... Оссэ наконец-то решился посмотреть на говорившего, с изумлением принявшись рассматривать стоящего в нескольких шагах бледнокожего высокого брюнета. Тот в свою очередь глядел на него, сощурив мерцающие голубые глаза и чуть скривив неожиданно яркие губы; стройную широкоплечую фигуру охватывало чёрное сияние - майа не сразу понял, что это ткань, тончайший шёлк; босые ноги упирались в землю с такой непринуждённой самоуверенностью, что Оссэ невольно оробел. - Я не сумею... Ну, стать таким, как ты, - ответил он, думая, что это ведь вовсе не обязательно - собеседник почему-то мог видеть его и так, даже в стихийном облике. Да и отчего-то... присутствие его смущало, будоража и волнуя. Мелькор пожал плечами. - Разумеется, нет. Стань таким, каким должен быть ты, - на редкость мирно отозвался он. - Неужели ты никогда не воплощался? Странно.. - Вала усмехнулся и с интересом посмотрел на трусящего отчего-то валинорского гостя. Тот ему нравился - редко среди его чопорных братьев и сестёр встретишь подобное непосредственное создание. - Зачем? - удивился Оссэ, от изумления даже забыв об испуге. - Ведь так скользить в волнах гораздо легче... Мелькор вздохнул и повелительно посмотрел на Оссэ. Он не любил, когда с ним спорили, и вдобавок привык сразу получать желаемое. - Но сейчас-то ты не в волнах, верно? - изогнув угольно-чёрную бровь, поинтересовался он. Майа нерешительно кивнул, окончательно уже убедившись, что отсутствие плоти ничуть не мешает собеседнику его видеть. - Ну так? Оссэ мимолётно пожалел, что был так беспечен, и неохотно подчинился - присутствие чужака действовало подавляюще, словно майа стоял в Круге Судеб, провинившись не иначе как перед самим Владыкой Арды. Мелькор удовлетворённо улыбался, глядя на появившегося перед ним юношу. Теперь-то он был уверен в том, что это кто-то из подданных его брата Ульмо. Оссэ неловким, каким-то удивленным жестом коснулся волнистых пепельных волос, напоминающих морскую пену, и посмотрел на Валу огромными прозрачно-зелёными глазами в кайме серебристых ресниц. Чёрный смерил его беззастенчивым оценивающим взглядом, почти ощутимо задержавшись на перламутрово-розовых губах и изящно очерченных скулах, и бросил: - Иди за мной, - тут же развернулся и лёгким шагом двинулся в глубь росшего на берегу леса, даже не задумавшись о том, что его можно ослушаться. Вала сразу решил забрать это странно красивое существо себе. - Ну что, давай знакомиться, - расслабленно развалившись на вывороченном из земли дереве, заявил Мелькор, снова принимаясь рассматривать своего гостя. Майа, воплощаясь, невольно скопировал покрой одежды Чёрного, изменив лишь цвет; но обтягивающая торс туника, на Мелькоре выглядевшая всего лишь ещё одним штрихом, подчёркивающим вызывающую красоту Валы, застенчивому морскому духу с оливкового оттенка кожей придавала вид... почти непристойный. Впрочем, Вале он казался куда менее соблазнительным, чем тогда, когда танцевал в волнах, думая, что его никто не видит. Оссэ вряд ли подозревал, что именно означает собственнический взгляд его собеседника, но невольно думал, что с тем же успехом мог стоять перед ним голым. Майа остановился посреди поросшей цветами полянки, сцепив пальцы за спиной, и попытался изобразить облик достойный и подобающий его высокому положению в иерархии вассалов Ульмо. Получалось из рук вон плохо, потому что он никак не мог сообразить, отчего же глядящий на него Айну так непонятно улыбается. Мелькор же всего лишь в подробностях представлял, как будет вминать в мягкую траву извивающееся в его объятиях тело, и жмурился в предвкушении, терпеливо ожидая ответа. - Я Оссэ, майа Владыки Вод Ульмо, - наконец ответил тот и вопросительно посмотрел на Чёрного. Вала ухмыльнулся и, тряхнув гривой блестящих чёрных волос, проговорил: - А я Мелькор. Добро пожаловать в Эндорэ, - и, не давая тому возможности толком осмыслить сказанное, поинтересовался: - Ну и как же ты оказался так далеко от берегов Валинора... Оссэ? - маленькая пауза перед именем и едва заметный намёк на игривое басовитое мурлыканье - Чёрный Вала с удовлетворением заметил, как зарумянились казавшиеся чуть ли не полупрозрачными скулы майа, и снова вперил пристальный взор в его глаза, забавляясь смущением и испугом младшего. - Ну, Владыка Ульмо не позволяет мне устраивать шторма в Эльдамаре, потому что они разрушают берег Валинора, - Оссэ хотел промолчать, не желая обсуждать с Врагом своего повелителя, но не решился - добродушие Мелькора выглядело если и не фальшивым, то на редкость непрочным. Да и почтение к Валар мешало повести себя как хамоватый подросток, хотя морскому майа и хотелось устроить какую-нибудь шалость. - И ты решил, что возле моих земель подобное пройдёт безнаказанным? - доброжелательным тоном продолжил за него Мелькор. Оссэ машинально кивнул и тут же судорожно мотнул головой, сообразив, что Чёрный вряд ли отнесётся к этому с одобрением. Вала вдруг ухмыльнулся. - Не дёргайся, - дружелюбно посоветовал он и поднялся, подходя к стоящему чуть ли не по стойке "смирно" майа. - Мне понравилось, как ты там танцевал. - Мелькор чуть наклонил голосу и лукаво подмигнул: - И ты мне понравился. - Оссэ чуть вздрогнул и нервно облизнул внезапно пересохшие губы, вдруг подумав, что, должно быть, что-то напутал при воплощении. А иначе отчего так странно реагирует человеческое тело на присутствие, на один только вид мускулистых изящных рук, гибкой сильной фигуры Чёрного Валы? Почему от незнакомых ноток в его голосе по позвоночнику волной пробегают приятные непоседливые мурашки... - А ведь ты меня тоже хочешь, - прошептал Мелькор на ухо вздрогнувшему от неожиданности Оссэ, чуть заметно касаясь его губами и нежно проводя пальцами между лопаток. Майа поёжился и крепко зажмурился, всерьёз обеспокоенный тем, что Чёрный подступил вплотную к нему, прижавшись бедром к его ногам. - О чём ты, Владыка? - обращение, права на которое Мелькор был лишён решением Совета, сорвалось с губ само собой. Оссэ в жизни не было так страшно. Только даже страх был какой-то... непонятный. - Сейчас поймёшь, - Вала возбуждённо ухмыльнулся и настойчиво, властно поцеловал его в губы, обхватив ладонью пушистый затылок и обвив второй рукой гибкую талию морского майа. Испуганный трепет настороженно замершего в его объятиях юноши заводил его до безумия, Мелькор сладострастно урчал и прижимал его к себе всё крепче, суматошно целуя лицо и шею. - О...отпусти! - опомнившись через пару минут, вскрикнул Оссэ, уперевшись руками в грудь Мелькора и, пытаясь оттолкнуть Валу. Сил не хватило, под пальцами мощно и быстро билось сердце, ощущение каменно-твёрдых мускулов под ладонями заставляло щёки вспыхивать ещё жарче, вполне под стать горящим искусанным губам. - Заткнись, - властно бросил Чёрный, даже и не думая размыкать объятия, и снова склонился к чуть выступающим ключицам, кончиком языка полизывая солоноватую тонкую кожу. Майа вздохнул, страдальчески вздёрнув брови, и обречённо подумал, что сейчас ему волей-неволей придётся приобрести некоторый опыт, который в Валиноре так и остался бы недоступным. Что действительно странно - мысль оказалась вовсе не неприятной... "А всё-таки я был прав", - удовлетворённо прижмурился Мелькор, вдумчиво лаская языком рот своего гостя, когда почувствовал скользнувшие ему в волосы пальцы и то, как перестал отстраняться от его прикосновений Оссэ. Робко шевельнувшиеся в ответ на его поцелуй губы оказались последней каплей - Вала грубо рванул с плеч юноши зеленоватую ткань, медленно провёл горячими ладонями по спине, сильнее прижимая к себе - майа глухо застонал, покоряясь окончательно, выгнулся, подставляясь под новую ласку...
- Что это было? - хриплым сорванным голосом спросил Оссэ, сидя обнажённым на коленях у Мелькора. Тот, ничуть не более одетый, самодовольно ухмылялся и рассеянно гладил встрёпанные пепельные волосы уткнувшегося носом в его ключицы майа. - Ну как тебе сказать... - добродушно прижмурился Вала. - Слова ныне существующего языка либо слишком пафосны, либо откровенно непристойны. И то, и другое сейчас кажется мне равно неуместным, - Мелькор перехватил скользнувшую по своему бедру ладонь и с улыбкой шепнул Оссэ на ухо: - Я рад, что не ошибся насчёт твоего темперамента, маленький. Было бы обидно, если б ты оказался такой же рыбой бесчувственной, как прочие майар братца Ульмо. Оссэ мучительно покраснел и попытался спрятать лицо в вороных прядях Мелькора. Смутное подозрение, что Ульмо будет недоволен его поведением, стало только сильнее, хотя в руках Чёрного Валы думать об этом совсем не хотелось. Думать вообще не хотелось... Мелькор почувствовал, с каким плотоядным интересом сморит на его ухо морской майа, и с усмешкой щёлкнул того по носу. - Хватит с тебя на первый раз, а то ещё до дому не доберёшься. - Доберусь, - упрямо возразил Оссэ, сам себя не узнавая - словно какой-то проказливый бесёнок вытаскивал наружу всё то, что так не одобрялось в чопорном Амане. Чтоб он решился спорить с Валой? Или хоть бы даже с самой легкомысленной Валиэ вроде Ваны? Да это даже представить себе невозможно! Майа приподнялся, упираясь ладонями в широкую грудь любовника и крепче стиснул его бёдра коленями. Тем краем сознания, что ещё сохранял способность рассуждать, напомнил себе, что Мелькор, каким бы смирным он ни казался, всё-таки далеко не Вана, и просительно заглянул в обведённые тёмной каймой ресниц глаза: - Ну давай ещё разок, а? - Ах ты развратный ребёнок! - расхохотался Чёрный, запрокинув голову, и широко улыбнулся, оглаживая взглядом сильное упругое тело лукаво прижмурившегося юноши. Тот улыбнулся в ответ, не отрывая взгляда от глаз Мелькора, по-кошачьи изогнулся, проводя языком по его груди. Вала протяжно вздохнул, снова запуская пальцы в светлые кудри Оссэ. Нрав морского майа оказался вполне под стать его собственному, надо было лишь избавить младшего от вбитых его братом привычек. Растрёпанный, зацелованный до синяков, с распухшими заалевшими губами, Оссэ был куда привлекательней, чем то зажатое напуганное существо, что предстало перед ним на берегу. Мелькор в который раз решил, что в Валиноре хороших парней только портят. - Ну раз не хочешь... - майа, неловко стараясь кокетничать, сделал попытку отстраниться. Чёрный хмыкнул и крепко прихватил его за талию, демонстративно облизнувшись. - Кто сказал, что не хочу? - мурлыкнул он, с упоением чувствуя под руками заключенную в гибкое тело мощь штормового моря, силу, неподвластную даже его брату Ульмо, покорную лишь ему одному... Мелькор заломил руку игриво, не всерьёз сопротивляющемуся майа - игра тому понравилась, Оссэ принялся вырываться уже в полную силу, только смеющиеся глаза выдавали и то, что он всё норовил впиться в шею или в губы Валы поцелуем. Чёрный хохотал, хватал выскальзывающего юношу за запястья, прикусывал то подвернувшееся плечо, то вдруг мелькнувшее среди волос ухо. - Хватит, - глухим низким голосом проговорил Мелькор, наконец припечатав Оссэ к земле всей тяжестью своего тела, пригнулся, ощущая на полуоткрытых губах резкое прерывистое дыхание майа. Тот бессвязно умоляюще застонал, выгнулся - уже не в попытке высвободиться, а стараясь прижаться теснее. Чёрный усмехнулся и нарочито медленно склонился к нему, крепко прижавшись к губам; ещё миг - и они снова целовались, неистово и страстно, почти мешая друг другу в стремлении приласкать любовника. Мелькор отстранился на мгновение, желая вновь взглянуть на бессильно бьющееся в оковах его рук упругое тело морского майа - тот вдруг распрямился, словно натянутый лук, опрокинул Валу на спину, тут же усевшись верхом на его бедра. Чёрный не успел ещё гневно нахмуриться - хрипло застонал от наслаждения, когда Оссэ всем телом по-кошачьи потёрся о него и, соблазнительно прогнувшись в пояснице, сам насадился на его плоть, запрокидывая голову. - Ты меня удивляешь всё больше, маленький, - прерывисто проговорил Мелькор, жёстко обхватив извивающегося в его объятиях юношу за бёдра и торопливо целуя пересохшие растрескавшиеся губы. Оссэ, вздрагивая и сдавленно постанывая от каждого его движения, до боли стиснул плечи Валы, будучи уже не в состоянии не то что ответить, но и даже осознать сказанное.
- Вот только не говори мне, что там, в своём Валиноре ты мог бы попробовать что-нибудь вроде этого, - Мелькор сказал это уже значительно позже, стоя рядом с почти уже окончательно своим майа и любуясь на результат их совместных трудов. - Растает ведь, - глядя на Валу бессмысленными влюблёнными глазами, проговорил Оссэ - просто ради того, чтобы не оставлять фразу без ответа. - Ничего, снова сделаем, - Чёрный обхватил мгновенно разомлевшего юношу за плечи и снова обвёл взглядом ледовое великолепие. Силы Мелькора вполне хватало, чтобы моментально заморозить волны поднятого Оссэ шторма - пейзаж получился совершенно фантастический, потусторонний, совсем не напоминающий в своей бешеной прелести безупречно-правильные красоты Амана. К тому же Чёрный Вала был единственным, кого не смущал от природы буйный нрав Оссэ, а для того колдовать вместе с Мелькором было наслаждением не меньшим, чем заниматься с ним любовью. Крылатый же со старательностью балаганного актёра оправдывал титул главного Врага и искусителя, суля развесившему уши майа владения и могущество своего брата Ульмо - вот сразу, как возьмёт власть над Ардой в свои руки. Правда, истинное отношение Мелькора к этим уговорам проскальзывало то в интонациях, то в сопровождающем их смехе, но более всего - в безупречной несвоевременности моментов, когда он заводил подобные речи. Дуреющему от сводящего все внутренности судорогой вожделения Оссэ, прижатому к земле горячим телом Валы, было глубоко наплевать и на Арду, и на власть над ней, и уж тем более на Владыку Ульмо - на всё, кроме издевающегося над ним любовника, жарко шепчущего ему на ухо что-то не в меру умное. Не понимать этого Мелькор никак не мог, но майа в подобные моменты не стеснялся обложить его цветистым семиэтажным матом для лучшего осознания. Крылатого это смешило. Лишь раз Вала заговорил об этом всерьёз: - Было б и впрямь лучше, если б на месте Ульмо был ты, - расслабленно лежащий на его груди Оссэ не успел ещё удивлённо приподнять голову, как Мелькор снова сменил тему, принявшись болтать совсем о другом. В Валинор майа теперь возвращался редко, досадливо отмахивался от Салмара и Уйнэн, выслушивал поучения своего Валы, втихую критически сравнивая его с Мелькором - последний выигрывал по всем параметрам. От стихийного облика он почти отвык, предпочитая свободе движения возможность в любой момент получить от возлюбленного хотя бы мимолётную ласку. Он был бы рад и вовсе не появляться в Амане, но тут уж был против Мелькор, желавший иметь хоть какие-то сведения о планах своих противников. Почти идиллия, одним словом.
О том, что он не любит сюрпризов, Оссэ узнал далеко не сразу. Сюрприз, лохматый, полуголый, с наглой рожей Артано Аулендила, ластился к удовлетворённо усмехающемуся Мелькору с видом настолько недвусмысленным, что у морского майа не возникло ни тени сомнения в том, что происходило незадолго до его прихода. - А, привет, Оссэ! - просиял жизнерадостной улыбкой Чёрный Вала. - Хочешь посмотреть, какие мы с Гортауром горы сделали? - свеженаречённый Гортаур препохабно улыбнулся, сверкнув на Оссэ высокомерным взглядом из-под чёрных, точь в точь как у Мелькора - они вообще были странно похожи - ресниц, и потёрся щекой о колено Крылатого. - Нет, Владыка, не хочу! - глухим от обиды голосом ответил морской дух и резко развернулся, успев ещё заметить, как недоумённо пожал плечами Вала, знакомым жестом запуская пальцы в волосы нового любовника. Самообладания Оссэ надолго не хватило - уже через полчаса в северных морях бесновался шторм, в центре которого выл и рыдал чувствовавший себя преданным майа, сбросивший плотский облик. Нашедшей его Уйнэн не пришлось тратить много времени на уговоры - Оссэ наотрез отказывался объяснять причины своего горя, но безропотно последовал за своей будущей супругой на поклон к Владыке Вод.
Но Уйнэн, по просьбе Ауле, смирила Оссэ и привела его пред очи Ульмо; и он был прощён, вернулся к своему господину и с тех пор оставался ему верен. Дж.Р.Р. Толкиен, "Сильмариллион"
Pella hisie, penna mar // Orenyan iltuvima lar // Erya tenn ambarone sundar // Nalye - firie, nwalma, nar... (c)
Иииииии снова в нашем сообществе фанфары, тортики и шампанское!!! но теперь уже скорпионы передали эстафету Стрельцу
Исходя из этого, желаю Suboshi. в самой непроглядной тьме находить верную тропу, пусть стрелы твои всегда летят в цель и пусть все твои достойные начинания венчаются счастливым концом
"Истинная любовь не умирает"(с)\"Зомби тоже катят!"(с)\"Может, я идиот, но рассветы весны с изначальных времён спят на наших плечах"(с) "И Бог Войны покой небес хранит надёжнее солдат"(с)
... и пейринг вполне себе эльфийский, то вот как-то так!
Автор: К сожалению, не знаю - найдено в Контакте Форма:арт Пейринг/Персонажи: Трандуил\Леголас Жанр: PWP Рейтинг: NC-17 Примечание/Предупреждения: осторожно, вертикальный инцест читать дальше Посмотреть на Яндекс.Фотках
От произнесённых им слов не рушатся своды пещер Нарготронда, а усыпанные кристаллами горного хрусталя стены не идут трещинами. Неподвижны и лица внимающих ему. Лишь множество настороженных взглядов следят за каждым движением тонких губ. Словно ждут, стервятники, малейшей ошибки, после которой смогут безнаказанно поднять младшего брата своего короля на острые пики яростных фраз. Но он продолжает свою речь, и зал тонет в иллюзорном спокойствии, созданном мягким голосом. И чем дальше, тем легче, несмотря на смысл сказанного, ему становится, как будто теперь его окружает прозрачный кокон. Только две длинные тени жадно пожирают белый мрамор под его ногами. – Я, Ородрет, наместник Нарготронда… Он на мгновение замолкает, ослеплённый болью при мысли, что слово «наместник» в его титуле совсем скоро может смениться на другое – окрашенное багрецом, но пересиливает себя и продолжает говорить. Когда он вновь бросает взгляд на начищенные до зеркального блеска плиты, теней там больше нет...
…зато в великом множестве они таятся в переходах между покоями, а свет здесь, напротив, приглушённый и блёклый, окунающий кожу в синь – он прячет неровный румянец на скулах и алеющие на шее следы. После их скроет одежда. – Кожа нашего правителя такая тонкая… это проблема, – с издёвкой тянет Келегорм, приподнимая подбородок Ородрета пальцами, облечёнными чёрной тканью. – Я не могу ничего сделать с этим очаровательным личиком. Не ослабляя хватку, он стягивает одну из перчаток зубами, а затем с силой прижимает её к губам наместника, прежде чем толкнуть его к стене. – Ему же потом идти и кормить народ неумелой пародией на королевскую речь! Куруфин негромко смеётся, пока не вмешиваясь. В темноте с трудом можно проследить его изучающий взгляд, направленный на оголённую линию ключиц под грубо ласкающим ртом брата. Так мастер смотрит на изваяние другого умельца, решая, где на его месте стесал бы лишнее, а где бы добавил узор. – Ну, что же? Неужели ты не понимаешь, где твой промах, наместник? Я видел сегодня в глазах народа сомнение и злость. А видишь ли ты злость в моих глазах? Ородрет замирает, судорожно хватая ртом воздух, когда перчатка сползает с его лица. – Отвечай. Келегорм неотрывно смотрит на него сверху вниз, а, точнее, на приоткрытые губы, и кажется, что ярость покидает его. Выбеленное светом настенных огней лицо похоже на благородную маску, и только глаза мутнеют, не скрывая, однако, опасный лихорадочный блеск. – Курво… Куруфин приподнимает брови, когда слышит хриплый оклик, но подходит ближе, не опуская руки, скрещённые на груди. – Сними с него… это, – продолжает Келегорм, едва заметно кивая на верхнее одеяние Ородрета, так, словно шея плохо повинуется ему. – А то я порву. Младший брат хорошо слышит злость, с новой силой закипающую в голосе старшего, и выполняет просьбу. Его движения, как и мысли, быстры и выверенны. Он знает, что с королевским облачением нужно быть осторожнее, чтобы не вызвать лишних подозрений. Также ему известно, что они должны торопиться, если хотят осуществить задуманное. – Я дам тебе повеселиться, – губы Келегорма кривятся в нетерпении, когда дорогая ткань падает на узорчатый пол, – только не позволяй ему разевать рта понапрасну. – Можешь не беспокоиться, – Куруфин встаёт напротив Ородрета и тянется к светлым, почти белым волосам, чтобы пропустить пряди сквозь пальцы, как диковинную драгоценность, а затем резко намотать на руку, вынуждая сделать шаг на себя. Слабый вскрик тут же заглушается широкой ладонью. – Братик Финрода обещает быть тихим. – Я ему не верю, как не верит ему и народ, – недобро щурится Келегорм, и Ородрет чувствует тяжёлое дыхание у своего уха, а затем на спине между лопатками. Шершавый язык холодит кожу вдоль позвонков. – Если ты думаешь, что я буду дёргать тебя за подбородок, словно куклу, чтобы ты правильно произносил нужные слова, то ты ошибаешься. Руки скользят по его возбуждённому члену, стискивают бёдра и прижимают оцепеневшее тело к напряжённому животу. Келегорм довольно ухмыляется, сообщая брату о чужой «похвальной» податливости, после чего оставляет у бьющейся жилки на шее очередную отметину. – Ни тебе, ни мне не нужно восстание сейчас, ведь так? Или страх застилает тебе глаза? Бедный испуганный маленький мальчик на чужом троне… Ородрет жмурится, невольно закусывая стискивающую его скулы ладонь. – Тише, тише, – голос Куруфина звучит насмешливо, но вместе с тем тяжело, как шум надвигающейся грозы, – а то я найду твоему рту другое применение: брату как раз скоро понадобится, чтобы ты нагнулся, верно, брат? Келегорм жадно вдыхает запах чужой кожи и отрывисто смеётся, прежде чем прокусить до крови мелко вздрагивающее плечо.
Странным судьба иногда одаряет авансом - силой упрямства живого сменить фазу дня! (с) Jam
... пейрингов с Драббл-Феста.
Название: Ночь нежна Автор: Amarth Персонажи: Тургон/Маэглин, упоминается Тургон/Фингон (односторонний) Рейтинг: PG-13 Жанры: Слэш, Романтика, POV Размер: Драббл
читать дальшеЛишь свет звезд проникает сквозь распахнутые ставни, сплетаясь с пряными ароматами летней ночи и стрекотанием насекомых в саду при замке, он кружит голову не хуже крепчайшего вина. Того, что мягко на вкус, но заставляет кровь бежать по венам быстро-быстро, а все ненужные мысли выветриваться без следа, оставляя возможность радоваться жизни. Такой ночью, когда невесомый ветерок ласкает кожу, а мотыльки летят на стекло изящных светильников, хочется уподобившись им, не думая ни о чем идти навстречу своим желаниям. Каменные ступени, ведущие в сад, пропитались дневным летним солнцем, и ступать по ним босыми ногами - одно удовольствие, но вот уже под ногами не мрамор, а шелковистая, прохладная от росы трава. Не думаешь, куда и зачем идешь, будто направляемый чьей-то лукавой рукой, неспешно шагаешь в сторону дальнего угла сада, где притаилась увитая плющом и шиповником открытая маленькая беседка. Но, подойдя еще на два шага, понимаешь, что ты уже не один, мало того, сердце начинает стучать быстро-быстро… Сон ли, реальность ли, неважно, важно, что мечта твоей юности, разбитая коварной судьбой тут, совсем рядом, можно даже коснуться рукой, этих гладких черных волос, непривычно не стянутых сейчас ничем, заглянуть в глаза, чей оттенок скрыла ночь… Прошептать, «toronya… meldo…» что не смел сказать раньше, но ведь эта ночь создана для любви… Твое дыхание прерывается, и узкие кисти упираются в грудь… оттолкнешь? Безлунной ночью даже эльда не различит деталей, скрытых в глубоких тенях, но зачем видеть, если все иные чувства обострены до предела, могут ли они ошибаться?...
Pella hisie, penna mar // Orenyan iltuvima lar // Erya tenn ambarone sundar // Nalye - firie, nwalma, nar... (c)
Вы не поверите (ну я ж говорила, про скорпионий рассадник), но у нас сегодня снова ДР вернее, не у нашего Величества-сообщества, а у одного из наших со-общников
*голосом Карлсона*Дорогой Саурончик [Sauron], да не погаснет никогда твой пламенный мотор, да встречается над твоем пути побольше котяток и сладких няшек, ну и конечно, пусть Мелькор наконец ради тебя что-то сделает уже с Гортом
С Днем рождения тебя!!! и много вкусных тортиков без вреда организму
"Истинная любовь не умирает"(с)\"Зомби тоже катят!"(с)\"Может, я идиот, но рассветы весны с изначальных времён спят на наших плечах"(с) "И Бог Войны покой небес хранит надёжнее солдат"(с)
Безумно забавное и трогательное Модерн-АУ! Продолжение - в комментах.
Название: Папины сыночки Автор: Гейфилд Форма:текст Размер: макси Пейринг/Персонажи: Мелькор\Саурон, Маэдрос\Фингон Жанр: юмор, флафф Рейтинг:PG-13 Краткое содержание: Сериал «Папины дочки» в переложении на семейство Феанора Примечание/Предупреждения: модерн-АУ читать дальшеСостав героев:
Феанор: подтянутый брюнет, волосы всегда забраны в лохматый хвост, рубашка мятая, джинсы протёртые, кроссовки на липучках, потому что зашнуровывать некогда. Работает специалистом по ремонту и настройке техники. Гениально мыслит в любой области. Обожает папу и сыновей настолько, что ради них способен отвлечься от любого занятия. Другим в моменты вдохновения подходить к нему опасно для здоровья (и для жизни тоже). Маэдрос: старший сын Феанора. Кудрявый рыжеволосый юноша девятнадцати лет, студент третьего курса университета. Обаятельный, дипломатичный, спокойный, имеет подход ко всему семейству и тем, кто с ним связан. Одевается неброско, но аккуратно. Маглор: второй сын Феанора, семнадцать лет. Гот. Гордится чёрными волосами, совсем как у отца, отрастил их до пояса. Учится в одиннадцатом классе. Носит чёрные балахоны и пижаму с рисунком в виде скелета орка, с нашитыми на спину перепончатыми крыльями. Подводит глаза чёрным. Не садится за стол прежде, чем нарисует вокруг стула магический круг. Убеждён, что все умрут. Кэлегорм: третий сын Феанора. Шестнадцать лет. Учится в десятом классе. Каштановые кудри до плеч, всегда вызывающий вид. Много времени посвящает внешнему виду, считает, что это в мужчине главное. Постоянно задевает Маглора. Карантир: четвёртый сын Феанора. Четырнадцать лет. Смугловатый брюнет. Спортсмен. Занимается всеми видами борьбы, фехтованием и конным спортом. В свободное время чинит найденный на свалке мотоцикл, который ещё ни разу не завёлся. Куруфин: пятый сын Феанора. Двенадцать лет. Одевается как папа. Всегда всё знает. Постоянно порывается поставить эксперимент и починить то, что не успел папа. В связи с этим работы у папы всегда больше, чем могло быть. Много читает и помогает чинить мотоцикл Карантира (поэтому мотоцикл не заведётся ещё долго). Учится в одном классе с Кэлегормом. Амрод и Амрос: близнецы, шестой и седьмой сыновья Феанора. По шесть лет. Очаровательные мальчики с длинными серебристыми локонами. Амроса постоянно принимают за девочку, из-за чего он на всех зверски набрасывается. Юные естествоиспытатели и поставщики афоризмов. Всё всегда знают лучше всех. Любимая игрушка – плюшевый Мелькор с одним глазом. Финвэ: дедушка Феанорингов и, соответственно, отец Феанора. Добродушнейший, но несколько рассеянный учёный. Геолог. Живёт на той же лестничной клетке, напротив. Потерял жену, поднимал сына один (Феанор рос среди образцов руды и драгоценных камней, в палатках в глухой местности и на справочниках по геологии играл с папиными инструментами). Мало ест, много работает. Преподаёт в университете и каждое лето уезжает в экспедиции. Мелькор: сосед Феанора по офису. Высокий длинноволосый блондин. Дантист. Плейбой-бисексуал. Одевается стильно и вызывающе, пользуется постоянным успехом у существ обоего пола и любого сознательного возраста. Остроумен, убийственно обаятелен, имеет склонность к садизму. Гортхаур: секретарь Мелькора, который сидит в приёмной Феанора (потому что у Мелькора приёмная забита поклонниками обоих полов). Стройный смазливый брюнет. Одевается как рок-звезда, чем отпугивает слабонервных бабулек (что и есть его основная функция, ибо бабульки Мелькору не нужны). Большую часть времени занимается тем, что играет на компьютере в стрелялки, в связи с чем приёмная полнится звуками воплей и пальбы. Часто преисполняется ощущения собственной значимости.
А также:
Индис: самовлюблённая блондинка в разводе, директриса школы, где учатся Феаноринги. Эксцентричная стерва. Влюблена в Финвэ со времени их учёбы в университете, но так и не добилась его внимания. Фингольфин: старший сын Индис от первого брака, глава успешной фирмы, гуляка и не дурак повеселиться. В разводе. Считает себя неотразимым, и с ним соглашаются те, кто без ума от накачанных золотоволосых красавцев с замашками мачо. Женщины на нём так и виснут. Когда близнецам было четыре, сбежавшая после их рождения к родителям Нэрданэль переехала к Фингольфину, и теперь скандальная парочка постоянно портит нервы окружающим. Нэрданэль: бывшая жена Феанора, стройная, кудрявая, рыжеволосая, стильная и страстная. Материнский инстинкт отсутствует напрочь. Любит светские мероприятия и внимание мужчин. Финарфин: сын Индис от второго брака. Не женат. Преподаёт в школе и подрабатывает репетиторством. Всю жизнь не может выбраться из-под каблука матери, старается ей угодить, но чаще всего тщетно. Неврастеник, постоянно пьёт таблетки, не уверен в себе. Испытывает болезненную тягу к Феанору, в связи с чем без конца делает замечания его детям. Фингон: единственный сын Фингольфина от первого брака. Ровесник Кэлегорма. Высокий худощавый юноша с чуть волнистыми тёмно-каштановыми волосами и оленьими глазами. Очень похож на мать, которая, не выдержав нрава обожаемого ею Фингольфина, умерла от нервного расстройства. Постоянно находится под прессом отца, который хочет вырастить из него «настоящего мужчину», и Индис, пытающейся «заменить ему мать». Когда удаётся, сбегает из дома к Феанору, за что его постоянно наказывают. Лучший друг Маэдроса.
"Истинная любовь не умирает"(с)\"Зомби тоже катят!"(с)\"Может, я идиот, но рассветы весны с изначальных времён спят на наших плечах"(с) "И Бог Войны покой небес хранит надёжнее солдат"(с)
Автор: Крейди Форма: стихи Пейринг/Персонажи: Маэдрос\Фингон Жанр: romance Рейтинг: PG-13
читать дальшеТы сказать не сможешь – «нет». Удержаться? Слишком поздно. В вихре песен, дней и лет, Словно свечи, гаснут звезды.
Ты не сможешь убежать – Я всегда с тобою рядом. О себе напоминать Буду снегом, листопадом,
Первой зеленью весны, Яркой радугою лета, Тихим шелестом травы И малиновым рассветом.
И лиловый бархат ночи На твое наброшу тело. Если только ты захочешь – Все сумею, нет предела
Ожиданью и надежде, И тоске при расставанье. В высях Ильмэна безбрежных Вновь ловлю твое дыханье
И все так же опускаю Руки и глаза при встрече. Время смехом иль слезами Не изменит, не излечит.
Pella hisie, penna mar // Orenyan iltuvima lar // Erya tenn ambarone sundar // Nalye - firie, nwalma, nar... (c)
К вопросу о стихотворном слэше - опять-таки не совсем слэш, но стихи и ПРО слэш
Для знатоков ПТСР и ценителей тонкого юмора я этот опус в свое время наизусть цитировала)))
Название: Представление Автор: Зеленый эльф Форма: стихи Рейтинг: PG-13 Герои: Много Предупреждение: грубо, стебно и похабно От автора: Отдельная благодарность Крейди – за замечательные идеи.
Входит Финрод, Друг Аданов, фольклорист и психиатр, Он недотрахон аманский сублимирует в эстель. Уже дайте эльфу бабу! (Или, может, мужика?) Вдруг «Атрабетом» закончит своих ближних доставать? С воздержанья фейр случился – так и рвется смерти в пасть, Видел знак: у Саурона его удовлетворят (В разных смыслах, ведь (читаем) Ном «как девушка, хорош» (с)).
Входит Берен Однорукий, он слепой судьбы избранник, Совершенно непонятно, столько радости за что – С достославным Фелагундом, два пути в один сливая, Чтоб идти по жизни рядом – петь над чашей, руки сжав, Танцевать с мечами топлесс, и на Эндорэ лугах С дивным эльфом златовласым под одним плащом полгода С упоеньем заниматься... изученьем «Атрабет». Все без толку – амнезия, заторможенность реакций, Что поделать, Берен – адан, он Мелькором искажен, Да и с норпейхом забавы без последствий не прошли. «Как еще мне умалиться? Под кого еще бы лечь, – Стонет Ном, – чтоб смертный понял, что бывают чудеса!»
Входит Саурон Гортхаур – руки-змеи, взгляд сияет. Как увидел Финдарато – совершенный стал дурак. О его душе заблудшей эльф чегой-то не подумал, А кому на спинку кресла будет Сау руки класть, Вы скажите, Эру ради! Где уж там – на плечи ноги... Сердце так ожесточится, ну и… (здесь я помолчу, – Это Крейди лучше скажет, от себя добавлю только – В «Атрабет» Гор не врубился, через что и погорел.)
Эрухини всей Арды, Не ломись туды-сюды! Всех нас Мандос ждет, зевая, Бездна черная без края.
Входит Илльо, он, как эльфы, весь живой и простодушный И, как Финрод, в человеке верит в лучшее всегда. Только Берен – твердолобый, он мясник (смотрите выше), Не заметил острых ушек и пушистеньких ресниц. На душевное участье, на сердечные порывы По зубам мечом ответит наш Уоллес невзначай. Так, по мысли доброй мамы, только смерть – тебе уделом, Морготова тварь (& слэшер))), не спастись твоей душе.
Перепертый повсеместно всею Ардой без изъятья, Думал Финрод в волчьей яме хоть немного отдохнуть. Не судьба: явился Берен, ему тоже надо дать (Не погибнуть смертью злою) – раскорячься, Ном, Святой! Так, познавши жизни смысл и исполнив жизни цель, С истощенья сил последних Финрод помер, где висел. Но ведь вот игра природы, вот где эстель торжествует – Отдаваясь человеку, Финрод Гора поимел.
Се, как Манвэ завещал, Злого Мельку застращал Союз эльфа с человеком, Дав надежду всем от века.
Входит Келегорм Прекрасный, притворяясь натуралом, Вот за это, видно, Берен так его и невзлюбил. Ядра всё грозил отрезать, но когда увидел глазки Эльфа дивного – озера из живого серебра – Ножик так из рук и выпал. Как заметил мудрый Сау, Слабость к эльфам человека до добра не доведет.
Входят Лауральдо/Лоссар – феаноринг/добрый арфинг, Входят Мелькор с Артафиндэ – темна в Амане вода, Входят Телкарон/Хисэлин – двое с Вражьего кичмана, Входят Гили с Айменелем – нет, с детишками я – пас, Входят Берен с Айренаром, что духовно очень близки, Входят Берен с Фейнарином – как приятно, когда эльф За убогого адана рвется голову сложить. Входят Берен и Маэдрос (кто же рыжего не любит?), Между рыжим и блондином очень трудно выбирать – Берена нам даже жалко – только он определился: Продинамил Нельофинвэ, ему кукиш показал, Поматросил да и бросил. В депру тот ушел глухую, От отчаяния все ногти на руке железной сгрыз. Не «ура» всё это, Берен, Нельофинвэ – эльф смиренный, Там уж Мелькор поработал, гордость Майтимо сломал, Всяк им пользоваться может... Список можно продолжать.
Как в Чертогах Ожиданья раздается голос трубный – Это Берен перед Намо громко «Мотылька» поет, И, мечом махая грозно, говорит он между прочим: «Злого Мельку я, бедняжку, за страданья пожалел, А тебя, Тюремщик гнусный, без зазренья зарублю, Если арана родного, кого вновь я здесь обрел, Не отдашь, чтоб в моем Доме мы могли с ним вечно жить, Среди солнечного ветра между звездами кружить!» Только Мандос непреклонен, отвечает он, нахмурясь: «Поимел бы совесть, Берен, а ну быстро марш к жене! Слышь, вон там она, у трона, заливается ручьем!» И, с досадой приглядевшись, Берен, сплюнув, вопрошает: «Кто Вы, женщина, позвольте, я Вас раньше не встречал! В сей истории про эстель персонаж Вы – третий лишний». Финрод, запахнув рубаху, за колонну убежал И поспешно в Аман отбыл. Так для двух сердец влюбленных В нашей Арде Искаженной расставанье суждено.
Атани, мораль для вас: Не грешите! И в свой час Будет в Арде Возрожденной Всем по эльфу непременно.
"Истинная любовь не умирает"(с)\"Зомби тоже катят!"(с)\"Может, я идиот, но рассветы весны с изначальных времён спят на наших плечах"(с) "И Бог Войны покой небес хранит надёжнее солдат"(с)
Автор:Mathia Arkoniel Форма: арт Пейринг/Персонажи:Маэдрос\Фингон Жанр:PWP Рейтинг:NC-17 Примечание/Предупреждения:ассоциативный арт читать дальше Посмотреть на Яндекс.Фотках
Странным судьба иногда одаряет авансом - силой упрямства живого сменить фазу дня! (с) Jam
Название:От битвы до любви Автор: Amarth Персонажи: Маэдрос/Фингон; Кэлегорм, Амрод, Амрас, фоном остальные феанариони Рейтинг: NC-17 Жанры: Слэш, Романтика, Юмор, Экшн, ER Предупреждения: Кинк Размер: 1400
читать дальшеКэлегорм шел по звериной тропе сквозь залитый солнечным светом лес. На траве были причудливо разбросаны резные пятна света и тени, в ветвях выводили свои песни птицы. Хороший день, и охота удалась. Нечасто им удавалось собраться всем вместе и от души отдохнуть, сломя голову носясь по лесу, загоняя опасных и хитрых зверей, вступая с ними в схватки, как с достойными, равными, сильными противниками. И чтобы никаких темных тварей, планов обороны, снабжения крепостей. Нет, все оно, конечно, необходимо, и ничего нельзя пускать на самотек, но иногда хотелось послать все заботы в Мандос и заняться любимым делом.
Вспоминая события сегодняшнего дня, Кэлегорм довольно улыбался. Ровно до одного момента, когда память услужливо подсунула эпизод трехчасовой давности. Угораздило же Кано, решившего показать высокое искусство верховой езды, сверзиться с коня. Нет, ни бедный скакун, ни сам Менестрель виноваты в том не были, досадная случайность – кротовая яма на тропе, куда угодило копыто животного. В итоге все обошлось небольшим ушибом и легким испугом, и пострадали разве что гордость и задница братца. Но этого вполне хватило, чтобы прекрасный день превратился в фестиваль Менестрелева остроумия. Черного. В дурном настроении Кано язвил острее и цветистее Карантира и убийственней Куруфина. Ничего удивительного, что все, кто мог, поспешили убраться в лес под благовидными предлогами. Собственно, Морьо и Курво единственные и остались с братом, им, толстокожим, либо действительно всё нипочем, либо они искусно делают вид, что это так. Маэдрос и Фингон вот быстренько подорвались, заявив, что хотят проверить медвежью лежку к северу отсюда. Кэлегорм подозревал, что дело не столько в медведе или даже Кано, сколько в желании старшего братца и кузена на какое-то время уединиться. Что ж, Кэлегорм их вполне понимал: в самом деле, лучше быть занятыми друг другом, чем безропотно сносить дурное настроения Маглора. А медведь, понятное дело, удобный предлог. Впрочем, Нэльо был настроен довольно решительно и утверждал, что добудет шкуру специально для кузена. На удивленный вопрос самого Фингона, а зачем ему, собственно, шкура, друг ответил, что Отважный будет на ней шикарно смотреться. Этот ответ нолфинга немного смутил, так как взгляд Рыжего не оставлял сомнений, что кроме упомянутой шкуры да собственных кос кузену более ничего в той воображаемой «шикарной» картине не полагается. Следом за парочкой вскочили Близнецы. Эти сказали, что за водой. Даже котелок и фляжки с собой захватили. А по пути – чуткий Охотник прекрасно слышал – спорили, кто подстрелит самую крупную утку, и непременно в глаз. «Моя школа», – с некоторой долей гордости подумал Кэлегорм. Вот, видимо, на том болоте они и торчали до сих пор, караулили самую-самую жирную птичку. И именно за ними сейчас направлялся Охотник, в первую очередь потому, что беспокоился за младших. Пусть феаноринги находились в своих владениях, но мало ли. Здесь не Аман, и опасность может появиться в самый неожиданный момент. А вот, похоже, и её следы. Кровь Кэлегорм сначала учуял, а потом и увидел на траве россыпь алых капель. Вмиг выкидывая из головы все лишнее, Охотник поднял лук и потянул из колчана стрелу, готовый к любым неожиданностям, хитро свистнул – губами, без пальцев – зовя Хуана, и пошел по заметному для его опытного глаза следу. Хотя укоризненно смотрящую из под куста бузины отрубленную голову варга не заметил бы только слепой.
***
Нарвались они, прямо скажем, неожиданно. Вроде бы только что вокруг них был лишь спокойный хвойный лес, пьянящий ароматом елей и сосен, брошенная медвежья лежка да великое множество грибов. И в один миг воздух наполнился рычанием, шипением, воем. Фингон и Маэдрос встали спиной к спине, выхватив оружие, готовые встретить атаку окружившей их стаи. В руках у нолфинга была острая охотничья рогатина, с которой ходят вовсе не на волков, но против искаженных зверей она вполне сгодилась. Вот и сейчас она нашла грудь прыгнувшей на нолдо зубастой твари, пронзила, ломая ребра и разрывая внутренности. Воинственное рычание сменилось жалобным скулежом, тело забилось на древке, стремясь подобраться к Отважному, но тот со всей силы ударил варга о камень, и зверь затих. Остальных ждала уже добрая сталь. Нолдор кружили в стремительном, смертоносном танце, идеально дополняя движения друг друга. Кровь вокруг них хлестала потоками, клинки рассекали плоть, шкуры и кости, ловя отблески солнечных лучей. Однако, нет-нет, и то одной, то другой твари удавалось коснуться кого-нибудь из бойцов, но её тут же настигал клинок, оставляя чаще всего без головы или, реже, без лапы. Правда, когда количество тварей заметно сократилось, и Маэдрос с Фингоном поняли, что ни один из них серьезно не ранен, феаноринг изловчился и, прежде голов, обрубил несколько хвостов. Как он потом сказал: «На память. Прибью над камином в главном зале Химринга». Наконец, когда голова последнего варга с характерным чавкающим звуком угодила в близлежащий муравейник, нолдор смогли выдохнуть и внимательно осмотреть друг друга на предмет ран. Отправляясь на охоту, оба, по понятным причинам, надели не кольчуги, а плотные кожаные куртки, которые сейчас у обоих оказались основательно подраны и распороты. Фингон подошел к кузену, раскрыл прореху его куртки, обнажив плечо, грудь и руку до локтя, и провел языком по бледной коже, слизывая выступившую из раны кровь. Маэдрос вздрогнул, но не отстранился, лишь запустил пальцы левой руки в растрепавшиеся косы двоюродного брата. – Что ты творишь? – Ммм, – Фингон на миг оторвался от своего занятия, посмотрел на феаноринга снизу вверх и задорно подмигнул ему, – вылизываю твои раны, разве не видишь? – И вновь вернулся к прерванному занятию, на сей раз увеличив «зону охвата» и уделив внимание темному, твердому соску. Маэдрос прикрыл глаза, резко втягивая в себя воздух, и осведомился. – Тебя не смущают трупы вокруг? – Ты меня интересуешь куда больше, – пожал плечами Фингон и чувствительно укусил сосок брата, словно в шутку мстя за ненужные вопросы. Потянулся к шее, поцеловал, оставляя ощутимый синяк засоса, скользнул рукой к пряжке Маэдросова ремня. – А куда ты еще ранен? Необходимо обработать всё… – А ответь-ка, куда ранен ТЫ? – не остался в долгу Маэдрос. – В задницу, брат мой, – широко ухмыльнулся Фингон в ответ и направил руку кузена к указанному месту. Какой-то варг и в самом деле умудрился поранить нолфинга пониже талии. – Это нельзя так оставлять, – протянул Маэдрос, разворачивая любовника к себе спиной и подталкивая к дереву. – Определенно, – отозвался Отважный с готовностью прогибаясь в пояснице. Под его сапогом хрустнула ребрами тушка убиенного варга. Следом раздался треск, и штаны нолфинга стремительно поползли вниз. – Хэ-эй, поаккуратнее, как я теперь домой поеду?! – возмутился Фингон. – Очевидно, как есть, – спокойно отозвался феаноринг, оглаживая его ягодицы, – не переживай, ты прекрасен. – Отец не оценит, – возразил кузен и закусил нижнюю губу, когда язык Рыжего прошелся по рассеченной коже, собирая кровь. – Ну, тогда одолжишь запасные у Турко. Во время какой-то авантюры в Амане он в крайне неудачной ситуации порвал себе штаны. Кажется, тогда ему пришлось поспешно лезть через ограду. И с тех пор мой Стремительный брат всегда носит с собой запасные, – пояснил феаноринг, лаская жилистые, крепкие бедра и ягодицы кузена. – Вы вроде бы одних габаритов. – Ты всех своих братьев так же тискаешь? – удивился Фингон, но тут же вынужден был задохнуться, потому что в его тело проникли влажные пальцы, а потом и напряженный горячий член. – А-ах, да… – он качнул бедрами, навстречу кузену, с первого же движения ловя ритм. – Чтоб я всех своих братцев, как облупленных не знал... – Маэдрос хотел было фыркнуть, но захлестнувший жар не позволял более отвлекаться на разговоры о постороннем, лишь выдохнуть: – Люблю тебя…
***
– И все-то он знает, – фыркнул Кэлегорм, сидевший на ветке дерева неподалеку и наблюдавший за горячей сценой. Он был рад, что братья без существенных потерь пережили стычку. Впрочем, наблюдал он не столько за ними, сколько за густыми кустами ветлы по другую сторону полянки. То и дело луч солнца, игравший с острыми листьями, нет-нет, да и выхватывал то одну, то другую рыжеватую макушку. Нашлись, охотнички. Кэлегорм, в общем-то, не собирался подглядывать, просто, когда он пришел, братья уже перешли к решительным действиям, и Турко в этот раз, для разнообразия, хватило такта не мешать. Так что он просто угнездился на ближайшем подходящем дереве и стал ждать. Тем временем хмельная от крови и любви парочка поменяла взаиморасположение. Маэдрос, прижимая Фингона спиной к стволу дерева, поддерживал кузена под бедра и насаживал на себя, а нолфинг крепко обнимал его руками и ногами. Когда они разорвали один из страстных поцелуев что бы глотнуть воздуха, феаноринг всмотрелся в забрызганное кровью лицо Фингона и произнес. – Ты сейчас похож на Амбаруссар, дорвавшихся до варенья в матушкиной кладовке. – Оба расхохотались, а Кэлегорм был готов съесть те самые запасные штаны, если кусты ветлы напротив не затряслись с явным возмущением. А на все происходящее с муравейника крайне неодобрительно косилась отрубленная голова варга...
читать дальшеСо свистом вращаясь, стрела стремительно разрезала предрассветное марево. Шелест преодолеваемой на пути листвы. Характерный стук. Попало. Но не в центр мишени, что заставило Турина, которому сравнялось уже пятнадцать зим, поджать губы от досады. Адан выдохнул, отпуская накатившую злость, - она ему в стрельбе не советчик. Последнее было из наставлений Белега, к словам которого юный сын Хурина всегда прислушивался со всем возможным вниманием и прилежанием и запоминал накрепко. Вот и сейчас спокойный голос синды в памяти помог Турину обуздать вспышку раздражения, а остальное завершил холодный воздух, так и норовящий забраться под одежду. В этой тренировке юноша поставил перед собой довольно сложную задачу - отнес мишень за высокие кусты, а каждый новый выстрел совершал после короткой перебежки. Он даже время выбрал неслучайно: утренние сумерки - время обмана, когда теням ничего не стоит сбить с толку или запутать даже своего в лесах Дориата. Или званого гостя. А чужака или врага здесь и вовсе на порог не пустят без сопровождения стражей границы. Вздохнув и повесив лук на плечо, Турин полез в кусты собирать выпущенные стрелы; к своей чести юноша мог отметить, что большинство из них в мишень все-таки попали, хоть и не в центр. Адан задался вопросом, что же он делает не так, непроизвольно проводя пальцем по упругому оперению стрелы. При том он даже не заметил, что, пробираясь через заросли, не взбудоражил их, разрушив тишину шумом и треском, а пролез осторожно - мягко ступая, двигаясь плавно и бережно отводя ветви. И этому его тоже научил Белег, хотя Турину продолжало казаться, что в сравнении с гибким воином он, аданский мальчишка, просто медведь, которого слышно на многие мили вокруг, и все возможные веточки, шишки и прочее непременно будут потревожены его ногой. Закончив со стрелами, Турин бросил быстрый взгляд на горизонт, кромку которого начало золотить пробуждающееся солнце. Тренировку пора было заканчивать, убирать мишень и бежать к старому Совиному дубу, где на рассвете ученика будет ждать Белег. Юноша приходил в ужас от одной только мысли, что может опоздать, расстроив Куталиона, и вызвать его недовольство чем-то помимо своей нерадивости в воинской или лесной науке. Впрочем, Турин несколько преувеличивал свою пресловутую нерадивость, по крайней мере, сам Белег ни разу не упрекал его в отсутствии усердия или внимания, а то, что не все сразу получается, так это дело житейское.
- А ты сам подумай, - говорил спустя некоторое время Могучий Лук, ведя Турина по одной из тропок, - что было бы, давайся всем все без усилий? - А разве у вас, элдар не так? - искренне удивился юноша. Эта простота по-доброму позабавила Белега, и синда попробовал объяснить: - Ты заблуждаешься, Турин. Мы, так же как и вы, эдайн, когда по-настоящему хотим чего-то, то прилагаем все возможные силы. Каждый мастер проходит долгий путь, прежде чем начинает казаться, что прекрасные вещи получаются у него легко, словно играючи. Прежде идет тяжелый период ученичества, когда приобретаются незнакомые навыки, тело начинает двигаться как нужно, обретает силу, сноровку и ловкость, разум запоминает правила и закономерности, глаза, уши, нос начинают распознавать то, что нужно. Далее навыки и знания входят в кровь, в душу, тело само знает, как держать резец, или с какой силой бить молотом; чтобы подобрать материалы, становится достаточно коснуться их пальцем, а глаз начинает улавливать оттенки, которых не видел прежде. Но и этот период не обходится без проб и ошибок, и лишь много позже приходит настоящее мастерство, когда каждое движение - искусство, а в результат вкладывается частичка души.
Турин слушал как завороженный. Неужели и наставник когда-то тоже пропускал удары и не попадал в цель, ошибался с тропами или следами? И не бросил ничего, преодолел трудности и стал превосходным воином и следопытом. И сам он, Турин, тоже когда-нибудь сможет посылать стрелу в яблочко на бегу, бесшумно скользить по лесу стремительной тенью, и его движения с мечом будут подобны танцу.
- Ну, вот мы и пришли. - Слова Белега проскользнули сквозь размышления юноши, заставив того вздрогнуть, как от внезапного прикосновения. Турин быстро замотал головой, стараясь понять, где они очутились. Это была уютная, укромная полянка на берегу реки, словно созданная для танцев. Или занятий с мечом. В самом деле, и не потревожит никто, и место ровное, и вода рядом, что бы умыться после того, как клинком намашешься. - Ты уже освоил основные и движешься правильно, - продолжал наставник, - и я хочу показать тебе несколько полезных приемов. Сначала просто смотри на меня внимательно. Попробуй понять, откуда начинается каждое движение, где рождается удар. Турину не нужно было повторять дважды. Усевшись на ствол старого поваленного дерева спиной к воде и солнцу, начинавшему играть яркими бликами на холодной, серебристой глади, юный адан, затаив дыхание смотрел на наставника. «Откуда начинается движение.… Где рождается удар…» - со вздохом проносилось в голове Турина, заворожено смотревшего на синду. Да где ж тут разберешь, когда воин столь плавно перетекает из стойки в стойку, что каждое движение кажется гармоничным продолжением предыдущего. Действительно танец, танец с клинком, ловящим на кромку ранний, чистый свет, словно звенящий в утренней прохладе. Тело и меч Белега стали будто единым целым, в каждом движении участвовала, казалось, каждая мышца. Удар клинка, поворот головы, изгиб спины, движения рук и ног, взметнувшиеся пепельные волосы. Но при том - ничего лишнего, все едино в завораживающей грации безупречного движения. Наставник замер, подошел к Турину и тепло улыбнулся. - Сможешь повторить? Адан сокрушенно покачал головой. - Эх.… Все куда проще, чем тебе кажется. Вставай. – Белег взял ученика за руку, поднимая с бревна. – Ты же все это знаешь, осталось только собрать. Не зевай. Бери свой меч и вставай в стойку. Турин поспешно выхватил клинок из ножен, чуть не запутавшись в ремнях, встал на середину поляны, вцепившись в рукоять обеими руками так, что побелели костяшки пальцев и, выпрямив спину, будто копье проглотил. На лице юноши застыло решительное выражение, он закусил нижнюю губ и устремил взгляд перед собой. Белег зашел сзади и положил руки человеку на плечи. - Мягче, ты весь словно деревянный, а, значит, не сможешь двигаться достаточно быстро. Дыши ровнее, медленнее, успокой сердце. Вот так. Сейчас ты не собираешься никого рубить, тебе надо найти гармонию между своим телом и разумом, сделать клинок частью твоего тела. Голос синды звучал почти ласково и бесконечно терпеливо, Турин тонул и нежился в нем, ускользая из реальности; голос был везде, обволакивая чем-то родным и теплым, побуждая довериться, раскрыться. И будто подчиняясь этим звукам, тело адана начинало двигаться в едином ритме со словами, рождать движение в глубине и плавно прокатывать от позвоночника к стопам и пальцам рук, сливая его с дыханием. На сложном приеме Белег встал вплотную к Турину, и человек едва не задохнулся от близости его большого, сильного, гибкого тела. Синда был сейчас почти на голову выше юноши, и адану казалось, что он слышит ровный стук сердца наставника.
*** Мало какой крупный праздник в Дориате проходил без исполнения лучшими воинами танца клинков. Это всякий раз было великолепным зрелищем, когда лучшие мечники показывали свое мастерство в танцах-поединках. В своих фантазиях Турин иногда воображал себя среди этих воинов, не уступающим им, не сбивающимся с неистового ритма, плавно скользящим, стремительно наносящим удар, застывающим в идеальном равновесии. Однако сейчас юноша не мечтал, он замер на своем месте среди зрителей, ожидая, когда начнется действо. Ждал Белега. Вот, наконец, воины появились. Маблунг, Келеборн, Белег… Дальше Турин не смотрел, более не сводя взгляда со своего наставника. Синдар встали вокруг костра, застыв в разных выжидающих стойках. У каждого было по два клинка, что, насколько было известно Турину, означало сложнейший из танцев с мечами. Музыканты начали, обозначая ритм приглушенными ударами, ритм, в котором должны биться сердца, чтобы танец стал совершенным. Вот музыканты ускорились, и воины двинулись по кругу. Обнаженные по пояс, освещенные светом костра, единые с музыкой, они казались снизошедшими в Эндорэ духами. Клинки ловили блики, скрещивались со звоном, расходились, со свистом рассекая воздух, замирали и били вновь. Волосы танцоров, по обычаю ничем не забранные, падали на разгоряченные плечи и спины. На лицах мастеров клинка было одно выражение на всех - выражение отрешенности, сейчас они сливались воедино с действом, музыкой, движением, с клинками и с партнерами. А Турин смотрел только на Белега и чувствовал, что и его сердце бьется в ритм со звуками бубнов, цимбал, барабанов, тамбуринов, с сердцем танцующего Белега. Юноша, как зачарованный, смотрел на то, как синда перетекает из стойки в стойку, как при этом движутся сильные мышцы под кожей, усеянной капельками пота, в которых отражается пламя, как изгибается гибкое тело, как летают клинки, управляемые сильными руками. Лицо наставника казалось Турину особенно прекрасным в своей отрешенности. Движение, удар, стойка. Ритм, будто задаваемый самой природой, естественный, исконный, который невозможно понять, только почувствовать, пропустив через себя. Но именно сейчас, глядя на эту потустороннюю пляску, адан понял, отчего смотрит только на своего наставника. От чего при взгляде на Белега у него перехватывает дыхание, во рту делается сухо, а сердце то замирает, то бьется так, будто хочет вырваться, выпрыгнуть через горло. Понял, от чего тело наливается огнем, а когда синда касается его, случайно ли, или что бы показать урок, то его охватывает странная дрожь, а ноги слабеют. К лицу турина прилила кровь. Где-то на краешке сознания мелькнула мысль, что это можно легко объяснить выпитым вином и жаром костра. А еще лишним вином можно было объяснить то, что Турин, пошатываясь, поднялся со своего места и принялся пробираться прочь от круга, под сень буков, где его скроет ночь. Нужно было что-то придумать. Разум кричал Турину, что Белег не должен узнать, не должен почувствовать. Но, Валар, Куталион ведь не дурак, и глаза у него есть! Турин брел долго, практически не разбирая дороги, он искал выход вовсе не из густой рощи, а из положения, в которое попал, просто не мог усидеть на месте. Винить было некого. Разве что собственное тело, но ведь элдар учат, что чувства рождаются в душе, а тело лишь отражает их. Да, адан всегда любил своего наставника, но никогда прежде не предполагал, что это не только любовь к старшему, взлелеянная на уважении и восхищении, но и чувство, что надлежит испытывать к деве, но никак не к наставнику. В бессилии Турин застонал, сполз спиной по стволу дерева и, подтянув колени к груди, уткнулся в них лицом. - Как же он раньше не замечал… Юноша и не заметил, что произнес это вслух. - Замечал, – раздался рядом такой родной, любимый голос, но Турина пронзило ужасом от его звука. Может мерещится? Человек нерешительно поднял голову. Белег, в самом деле, был рядом, стоял, прислонившись к соседнему дереву, и смотрел на воспитанника. И давно он тут стоит? Что успел услышать? Да какая разница! Все ведь и без того ясно. Лицо Турина залила краска стыда и смущения. Он опустил голову, вновь пряча лицо. - Посмотри на меня, – велел Белег тем самым тоном, слыша который, юноша всегда бросался выполнять любую просьбу или распоряжение синды. Не устоял и сейчас. Куталион опустился на траву рядом с аданом и посмотрел ему в глаза. И до чего же поразился Турин, видя, что и сам Белег волнуется. Это не отразилось на лице, но тому, кто неплохо успел узнать синду, достаточно было взглянуть на неестественно напряженные голые плечи воина. Он так и не оделся после танца, только ополоснуться успел. Густые пепельные волосы были еще влажными, а на мягких штанах темнели впитавшиеся капли воды. - Что же нам делать? – прошептал Турин. В душе поднялась надежда – наставник обязательно придумает что-нибудь, ведь даже узнав об искажении, постигшем человека, он не гонит его, не уходит сам в отвращении. - Не знаю, Турьо, - вздохнул Куталион. Плечи его чуть расслабились, прямые брови в задумчивости сошлись на переносице. – Но ведь ты же и обо мне не все знаешь. Тянет меня к тебе. Я ведь к тебе как к младшему брату относился, с самого начала, а вот недавно понял, что не только в этом дело. - Но разве нэр и нэр… – Турин вновь смутился, не закончив, но Белег его понял. - Это искажение и так не должно быть? Тоже верно. Да только в мире всякое бывает. Встречал я и мужей, что только товарища своего видели и любили как жену. И все они были достойными воинами, ни в чем не уронившими своей чести и без счета сражавшими врагов. Вот и думай. А лучше не думай. Иди сюда. Белег потянул Турина на себя и осторожно коснулся губами его губ. Не поцелуй даже, касание одно, словно перышко упало, или сорвавшийся с дерева лепесток. Да только с того одного касания Турина словно молнией прошибло от пяток до макушки. Адан рванулся к наставнику, порывисто обнял за шею и уткнулся лицом в грудь, где под теплой кожей билось родное сердце.
"Истинная любовь не умирает"(с)\"Зомби тоже катят!"(с)\"Может, я идиот, но рассветы весны с изначальных времён спят на наших плечах"(с) "И Бог Войны покой небес хранит надёжнее солдат"(с)